– Нет. Совсем… – пролепетала Олена.
Он гневно сверкнул глазами, встал:
– По-хорошему не хочешь – силой заставлю. Или мыслишь – силы не хватит? О встречах твоих тайных с Гришкой ведаю. А он подлый тать, и о том ты узнаешь вскоре!
Ушел, оставив ее в смятении.
Олена побежала на Девичью гору, словно там ища спасения. Бежала в слезах, казалось, если сейчас, немедля, не добежит, сердце не выдержит, разорвется от обиды, отчаяния, безысходности, от тревоги за Григория, за себя.
Вот и осины любимые. Вспомнила: как-то стояла здесь, туман увлажнял щеки как слезами радости, платье прилипло к телу, а не стыдно было, не холодно.
– Пора, Гриня, домой, – сказала тогда.
Он поглядел укоризненно, произнес, словно жалуясь:
– Все ты торопишься уйти. Кто меньше любит, тот первым вспоминает, что пора…
И неожиданно спросил:
– Как тебя батя в детстве ласково звал?
Она доверчиво положила ему руку на грудь:
– Олёк…
– Можно, и я так?..
…Она мыслью возвратилась к тому, что ждало их сейчас: «Глупая! Верила в справедливость Волка!.. Нет, не сдастся она… будет свободна и будет плясать… Сбережет свое сердце…»
И трава шелестела: «Не сдавайся… Лыбедь не сдалась… Пусть сердце твое станет горой недоступной. Не страшись боярских гроз».
«Нет, не сдамся…»
Григорий слонялся по избе, не находя себе места. За что ни брался – помочь ли отцу, поиграть ли с малым Савкой, – все было немило. Мать, с тревогой поглядывая на него, спросила жалостливо:
– Может, сынок, тюри дать?
Он мотнул отрицательно головой, выбежал из клети на улицу.
«Что придумали, подлые! Хотят расправиться! Но зачем им понадобилось это? Ну, Харька – понятно. А обучитель?»
Стал взбираться без тропки, прямо по отвесному склону Девичьей горы. Не Олек ли то возле их осинок? Она!
Григорий кинулся к ней, прижал к груди, заглянул в измученные, заплаканные глаза:
– Кто обидел тебя? С чего плакала?
Олена, словно ища защиты, только крепче прижалась к нему – не хотела расстраивать Григория:
– По дому тоскую…
Тогда Григорий, волнуясь, сжимая кулаки, стал рассказывать, что произошло в училищной избе.
Чем дальше слушала Олена, тем больше бледнела, и теперь тревогой за Григория наполнялись глаза.
Григорий, тряхнув головой, произнес с презрением:
– Пыль небо не закоптит!
Олена не выдержала, разрыдавшись, рассказала обо всем.
«Значит, вот кто решил загубить меня, – ошеломленно думал Григорий, – вот кто…»
Темнели песчаные отмели Днепра. По серому осеннему небу плыли дождевые тучи. Тревожно и жалобно кигикали чайки-вдовицы, где-то внизу заунывно звонила на отход души церковь, дрожали осины…