У Брегеля длинные, как у цапли, ноги, длинный нос (о таком киевляне говорят, что им ладно окуней ловить).
– Кто поймет славянскую душу! – сожалеет Дигар. – Но город Китава – сильнейший соперник Царьграда, и с этим придется считаться.
– Руссия, – значительно кивает Брегель и придирчиво оглядывает свой камзол.
В гридне слышна латинская, греческая, французская речь, то громче, то приглушеннее.
Дверь распахивается, и через гридню, почти не хромая, проходит Вокша, приветливо улыбается гостям.
По левую руку от Вокши садится боярин Будный, бритоголовый, с чубом, заложенным за ухо, с крашеной витой бородой. Рука его покоится на мече в ножнах.
Возле Будного – тысяцкий Вышата, в кафтане из дорогого аксамита с фиолетовыми цветами, казначей Вратислав, белый, как кролик, а еще дальше застыл похожий на медведя воевода Чудин, с грузной серьгой в ухе, с золотой гривной на шее – за бой у Любеча.[16]
Толстяк Дигар думает, глядя на Вокшу: «Вот самый близкий к Ярославу человек, он не знает предела своей власти над холопами: учит их езжалыми кнутами, кладет на руки и ноги железные смыки, сажает на цепь. Вчера одному урезал нос за неповиновение».
Боярин Ратьшин красуется в правом углу гридни в парчовом кафтане, подпоясанном золотым поясом, в сафьяновых сапогах, прошитых бронзовой проволокой. Вокша недобро покосился в его сторону: должен был городник Ратьшин заботиться об укреплениях и мостах Киева, да, видно, больше о себе помышлял, живет ради златолюбия. Вокша скользнул взглядом по золотому поясу Ратьшина: «Вот куда гривны текут, надобно об этом Ярославу сказать».
Дигар любезно повернул к Вокше оживленное, жирное лицо:
– Признаться, я с нетерпением жду появления ваших трубадуров.
– Погляди, погляди, может, такого не видел ни в Царьграде, ни в Риме, – грубовато ответил Вокша.
Заиграли дудки, тыквы-горлянки, поднялся вверх аксамитовый полог.
На подмостках стоял худой, в длинной рубахе гудец с мрачными очами, хворостинкой с конским волосом водил по чудному ящику с натянутыми жилами, и ящик отзывался тонким, протяжным голосом.
Потом пел церковные песни хор, плясали, кувыркались, вышагивали на ходулях скоморохи, представлял бабу с ведрами бурый ученый медведь, закружил на помосте яркий, веселый хоровод, и словно ворвалась в строгую гридню весенняя степь с ее цветами и солнцем.
Но вот в круг выплыла вся в белом Олена, нежно запела о Лыбеде, преследуемой злыми людьми, и уже отодвинулась степь, и тихое лесное озеро раскинулось бесшумно, и нависла над Днепром Девичья гора.
Олена забыла обо всем на свете: где она, что ее ждет, только знала, сама она – Лыбедь, никому не отдаст волю, не испоганит душу, пока бьется сердце, будет плясать, принося людям радость…