Абарис, заметив маневр роксолана, от ярости и страха за жизнь двоюродного брата сделал почти невозмож- ное – рванув поводья, он буквально перелетел через загораживающего ему путь сармата и в стремительном броске успел дотянуться до плеча беспалого военачальника роксолан; клинок прошел мимо, только слегка оцарапав шею Спартока.
Военачальник траспиев с благодарностью что-то прокричал Абарису, пересаживаясь на коня своего телохранителя, но за шумом битвы сын Марсагета его не расслышал. А роксолан тем временем где-то затерялся среди сарматской рати.
Радамасевс первым сообразил, что нужно отступить за валы – натиск сармат, уже оправившихся от потрясения, нарастал. Сколоты устали, вымотанные неожиданными перипетиями боя, и уже дрались с оглядкой на ворота Старого Города.
Марсагет понял побратима с полуслова; гонцы ускакали к военачальникам отрядов, и вскоре сколоты, оторвавшись от разъяренных врагов, оказались под прикрытием вала, а затем и внутри Атейополиса. Отступая, Марсагет не позабыл и про осадные машины – воины искромсали их в щепки, оставив только громоздкие станины.
Траспии тоже последовали примеру сколотов – на ходу огрызаясь стрелами, они во весь опор помчались вслед отрядам Марсагета. Сармат, было сунувшихся их преследовать, встретил ливень стрел, дротиков и камней – отряды сколотов уже поднялись на валы.
Когда последние воины траспиев втянулись в ворота, тяжелые дубовые створки захлопнулись, и вскоре их уже подпирал высокий вал из булыжников, бревен и кожаных мешков с песком.
Утро следующего дня выдалось туманным и росным. Лагерь Дамаса скрывала густая сизая пелена; сквозь нее волчьими глазами проблескивали костры. Где-то в степи выли псы, словно оплакивая груды мертвых тел, все еще лежавших на поле боя, да изредка ржали лошади, отогнан- ные сарматами на выпас.
Над Атейополисом стояли плач и стенания: царапая до крови лица, с вечера бродили между остатками жилищ безутешные вдовы – в изорванных одеждах, простоволосые, почерневшие от горя. Многие сколоты сложили в битве головы, многие семьи остались без кормильцев, но еще больше было раненых и увечных. Погибли лучшие из лучших, знатные мужи сколотов – меч Вайу разил, невзирая на богатство и родовитость. И в землянки ремесленников, которые даже ячменную лепешку с медом считали лакомством, и в дома знатных потомков басилидов, не мысливших обеда без дорогих заморских вин и золотой посуды, пришла беда. И какое ей дело, что кто-то бездельничал и кичился несметными богатством, а кто-то работал с раннего утра до ночи, чтобы прокормить семью – все равны перед лицом смерти, от нее не откупишься, не умилостивишь богатыми дарами, не спрячешься за чужую спину. А в скромном жилище кузнеца Тимна царила тихая, сдержанная радость – жив, вернулся!