— Мне время идти, — сказал он и торопливо вышел.
— Ты был с ним в ссоре, — сказал Салават Бурнашу.
— Война одних ссорит, других мирит, — ответил старик.
Салават заметил у него множество готовых луков.
— Для кого делал? — спросил Салават.
— После дождя на глине видали пять волчьих следов. Пятиногий волк приходит всегда к войне, а на войне нужны луки и стрелы.
— Сделай мне полный колчан таких, — сказал Салават, протянув стрелу Ш'гали-Ш'кмана.
Выйдя от лучника, он не поехал домой, а пустился на гору в лес.
Одиночество, прежде бывшее для него незаметным, потому что он не знал о его причинах, сейчас показалось тяжёлым.
Салават ехал один, обуреваемый чувствами, не находившими выражения в песне, и потому вместо стройных мыслей, всегда рождаемых песней, в его голове теснились и кружились лишь их обрывки…
Лук и стрелы были при нём. Стрелы Салавата были всегда верны. Охотничья страсть не угасала в нём никогда, но сейчас он не следил за дичью. Птица летела над его головой, выводки вспархивали из-под самых копыт коня и разлетались с тревожным писком и шумным шорохом крыльев. Не раз мимо торопливым порыском пробежал мелкий зверёк… Салават не замечал ничего.
Уж вечерело. В лесу наступали сумерки, хотя верхушки высоких сосен ещё золотились от солнца. Салават пробирался дебрями, через которые конь проходил с трудом, и всаднику приходилось ежеминутно склоняться к самой луке, чтобы проехать под сучьями и ветвями.
Вдруг конь взвился на дыбы и шарахнулся прочь… Салават заметил почти рядом с собой качнувшийся куст.
— Тр-р-р! — осадил он коня.
Ему показалось, что за кустом притаился волк, и он вскинул свой лук на прицел.
Он не успел спустить тетиву, когда из куста поднялся человек.
— За что бьёшь? — спросил он по-русски.
Салават едва успел изменить положение лука, и сорвавшаяся стрела взвилась высоко в небо.
— Чаял, волк ведь!.. — пояснил Салават и сокрушённо добавил: — Ведь чуть-чуть не сгубил твою голову…
— Губи, не жалко! — отчаянно махнул рукой тот, и при этом звякнула железная цепь.
— А-а-а! — понимающе протянул Салават. — Я думал, чего схоронился. Заводской, что ли? — спросил он с сочувствием.
Беглец молча кивнул.
— Железку сымать надо, — сказал Салават. — В лесу жить — пропадёшь… Айда на мою кочёвку. Пила есть.
— Не обманешь? — спросил беглец.
— Какая корысть?! Эх, ты! — пристыдил его Салават.
Беглец был замучен голодом, холодом и бродяжничеством. Несколько ночей, проведённых в лесу, он старался не спать, опасаясь зверя и человека.
Салават, приведя его в кош, напоил, накормил, позаботился освободить от цепей с помощью обуха и пилы и наконец уложил спать.