— Да, в этом году с тридцати двух повысили. Наконец-таки.
Я расписываюсь и радуюсь. Люба Городуля говорит мне:
— Ты чё улыбаешься? — Ну и сиська у нее.
— А что, — говорю, — на дармовщину даже г… есть приятно.
— Ох, Сашка, ты еще, видать, тот жук, — говорит она.
— Но не больше тебя!
— Ты что имеешь в виду? Я — девушка. Она это всем доказывала, повторяя.
— На какое ухо, Люб? — говорю я.
Она косится на меня и обижается страшно, тут же.
— Ну чего ты обижаешься, у тебя даже лик женский, — и я трогаю рукой ее большую торчащую грудь.
Она отскакивает и грозно глядит на меня, молча.
— Да какое это имеет половое значение: девушка ты или женщина, — продолжаю я. — Главное, не отмечай меня на лекциях. А то скрестимся…
— Это в каком смысле?! — волнуется она. И тут Ирка, как всегда, вставляет свое:
— Вы Любу не трогайте, она — девушка. Я отодвигаю Ирку и тихо говорю Любе:
— Хочешь, я тебе объясню, в каком смысле — скреститься?..
Она кивает, подставляя ухо. Я наклоняюсь.
— Это когда палочка попадает в дырочку! — шепчу я.
Она отклоняется (отдается) назад и смотрит на меня с ненавистью, показной:
— Если будешь звать меня женщиной, буду отмечать на занятиях.
Ирку она, видимо, никогда и не отмечала: потому что та признавала в ней девушку, на какое ухо, опять же непонятно.
Я обещаю, что не буду звать ее женщиной, лишь бы она не отмечала.
Каждый раз с утра, когда я прихожу в институт, я обязательно иду в три места, это ритуал.
Прежде всего я иду в туалет, по-большому (простите за физиологичность подробности, я не мог прийти в институт и не об…ть его сначала). Это была как традиция. После этого символического акта я шел в буфет, где по-прежнему воровала Марья Ивановна со своими бутербродами и недолитым кофе без молока. А потом в читалку: читать. Читал я в этом году многое, запоем. В это время я навалился на французскую литературу от начала века до современных авторов и читал подряд: Камю, Моруа, Стиля, Базена, Мёрля, Труайя, Симону де Бовуар, М. Дрюона, Перрюшо. Попутно по спецкурсу, который я выбрал, у нас шла сейчас французская драматургия XX века, и я читал Ж.-П. Сартра, Э. Ионеско, Ануйя и так далее. Французская литература была легка, поверхностна, дидактична. За исключением Камю, Сартра и Сименона. Марсель Пруст — стоит в стороне.
Прочитал нашумевшую вещь Перека «Вещи» о двух мещанах, которых, кроме вещей, ничего не интересовало, и которая мне не понравилась.
А вот в «Иностранке» я нашел очень приятную вещь из современной французской литературы — Ф. Саган «Немного солнца в холодной воде». Я даже обалдел, насколько много было похожего. Даже имя у героини было одинаковое — Натали.