— Да подумаешь, мелочи какие! Это же просто шутки, игра!
Они сказали обе, сразу в два голоса. Их игры забавны, а забавы игривы, подумал я.
Позже в деканате меня записывают в пятую группу, в которой учится Ира.
— Ну как тебе учится на новом курсе, Саша? — спрашивает Зинаида, инспектор-секретарша.
— Прекрасно, Зинаида Витальевна, просто чудесно.
— Смотри учись только. А то маму твою было жалко, когда она здесь плакала.
Я выхожу, дверь сама закрывается. У нас на редкость человечный деканат. Я серьезно.
Немного позже, когда вечер опустился наземь, и замешалась в нем, как в объятиях, темнота, я иду по Плющихе; это моя любимейшая улица, здесь когда-то я начинал. То, что называется становиться мужчиной… И она была центром для меня, это была моя Москва — Плющиха. Вдруг сзади слышу:
— Эй, парень, на «Мускат» не хватает, подкинь, пожалуйста, — с ним еще двое.
Памятуя папины часы (в порту Архангельска), я отдаю им двадцать копеек, последние, оставшиеся в кармане. У меня нет сил сейчас драться и доказывать правоту и справедливость в этом мире. (К чему? Что это изменит, два новых шрама по бокам моего лица — мне достаточно и одного, большого, у самого подбородка.) И бороться против отрицательного. Мне хочется думать, я устал, я хочу идти, и чтобы никто не мешался.
Они, спасибкая, исчезают. Эх, Плющиха, Плющиха, через три года ты все та же.
Дверь открывает мне папа.
— Ну, сынок, как поучился? — Он идейный, но хороший у меня. Обычно я не люблю идейных, они все гнилые.
— Отлично, — говорю я.
Однако его это, видимо, не удовлетворяет: однозначность моего ответа.
— Садись кушать. Завтра опять занятия? Ему доставляет явное удовольствие говорить о моих занятиях. От одного разговора о которых — тошнит меня. Выворачивая!
— Да, и так еще четыре года! Представляешь, пап, во что ты меня вогнал!
Он улыбается.
Что такое наш институт, здание, в котором мы учимся?
Оно состоит из трех этажей, а в центре всего здания громадная пустота. Как бы выемка. Внизу на большой площадке стоит памятник Троцкому, а верх этой пустоты центра здания упирается в крышу, она вся — из прозрачных мозаик стекла сделана. Здание это было построено еще в конце прошлого века. И чем оно, кому только не служило! И пансион благородных девиц был, и Ленин, и гимназические курсы, и так далее. Ленин здесь со своей подружкой Крупской выступали. Они тогда еще молодые были и только целовалися. А вот, интересно, смогла бы Ирка с Лениным целоваться? А почему бы и нет, со мной же смогла. Хотя я и не Ленин. (Но ведь ей же хороший мужик нужен, она говорит. А от него не попадал никто никогда.) (Далее — оказывается: от него тоже попадали.) Но я отвлекся. Вечно я отвлекаюсь.