В Восточном поселке с первыми признаками весны из световых отверстий в домах вытащили лукошки, набитые соломой и глиной, сняли со стен звериные шкуры. Жилища, долгие месяцы лишенные света, жадно дышали, выпуская наружу запахи скученных человеческих тел и животных и едкий дым, густой пеленой повисший между глиняным полом и торфяной крышей.
Лейф и его сверстники, несмотря на увещевания старших, голышом ныряли в ледяные воды фьорда. Следуя древнему, завезенному из Норвегии, обычаю, они приветствовали весну и ее таинственные силы омовением своих тел. Это был своеобразный дар солнцу, знак благодарности первоисточнику жизни.
Деятельность колонии оживилась. Рыболовные суда подняли полосатые желто-синие паруса и начали бороздить гладь фьорда. Вдали, увлекаемые невидимым течением, медленно скользили айсберги. Груды льда, оторвавшиеся от берегов и подгоняемые весенним ветром, плыли на юг, постепенно тая. Ледоход делал опасной ловлю рыбы и охоту на тюленей. Но поселку не грозил голод. Скоро во фьорд должна была войти долгожданная рыба, и прежде всего — обещанный Эйриком драгоценный лосось.
В этих фьордах, где лососям никогда не приходилось остерегаться человека, они ловились тысячами. День за днем жирные и сильные рыбины поднимались к истокам рек, верные инстинкту, который заставляет рыбу нереститься в тех местах, где она появилась на свет.
Лосося ждали с нетерпением, видя в нем обеспеченное будущее. Ход лосося привлекал сотни тюленей, моржей и прожорливые стаи больших синих дельфинов. Жадные до рыбы белые медведи располагались у речных мелей. Новая жизнь начиналась при наилучших предзнаменованиях.
Как только сошли снега, Лейф и Скьольд привели в порядок большой дом, который Вальтьоф и Бьорн построили в полумиле от поселка, на солнечном косогоре ближней долины. Вокруг вымощенного плоскими плитами двора разместились обширная конюшня, хлев, кузница Бьорна и сам дом, состоявший из трех просторных помещений с глиняным полом. Дом, в котором, по норвежскому обычаю, было два входа — южный и западный, — окружала дорожка, усыпанная галькой. Бьорн выковал из железных брусков две медвежьи головы, которые он прибил над притолокой.
Очаг находился посредине самой большой комнаты. Это был круг, выдолбленный в полу на глубину в полфута и обложенный плоскими черными камнями, которые, быстро накаляясь, вбирали в себя весь жар от огня. Широкие скамьи вдоль стен, покрытые медвежьими шкурами, служили ложем. В углу, в глиняной чаше, под теплой золой сохраняли тлеющие угли, с помощью которых наутро разводили огонь.