— Знаешь, я не считаю тебя своей грязной тайной. И никогда не стану считать, Иоганнес. Никогда.
— Нет, разумеется, нет, но почему ты так говоришь…
— Я прошла конкурс, Тойер. Все идет к тому, что меня там примут на работу. Если все получится, то зимой я уже буду преподавать в Ростоке.
Тойер был потрясен этой новостью, а еще потрясен тем, что новость его потрясла.
— Значит, теперь все окончательно решено? — тихо спросил он. — Но ведь там водятся скинхеды, по штуке на банку пива.
— Ах, что бывает окончательным?… Я позвоню тебе, когда буду знать точно. А бильярдные черепа и пивные банки есть всюду.
— Пожалуйста. Звони мне. Замечательно, что ты позвонила. Все-таки у нас было много прекрасного.
— Пока, Тойер.
…Кильманн от своих кровавых подвигов совсем потеряла голову. Убийства она готовила энергично, почти творчески, на извращенный и жалкий манер.
Она следила за мужчинами, которых Людевиг считал своими врагами. Наблюдала за вечерними прогулками Рейстера, много раз приходила под своим настоящим именем, без маскарада, на прием к глазному врачу Танненбаху, пока не изучила его привычки. Даже знала о том, что в доме Брехта не всегда запирается дверь подъезда.
Про нас написали газеты. Теперь я считаюсь крутым копом. Людевиг говорит, если бы мы не пришли, то он принял бы цианистый калий. А Кильманн бы вскоре умерла от потери крови. Почему он просто не попросил себя прикончить, не сказал. Как в футболе: я хоть и не выиграл, зато сбил с ног еще одного игрока противника.
Ах да — бар Эрвина стал теперь культовым местом. От посетителей нет отбоя.
Таков был кельтский круг, редкая пакость, замешенная на ложном уме, похоти, мести, покорности, а главное, на крови… Фабри, это не единственная причина, почему я пишу тебе, но сейчас у меня нет ни малейшей охоты называть другие. Пожалуй, лучше я приеду к тебе еще раз. Тогда это письмо становится ненужным…
Тойер отбросил исписанный листок.
Начало сентября. Старший гаупткомиссар выпалывал траву на могиле жены. Участок был запущен, комиссар сгорал от стыда. Он решил зажечь огонек на безвкусной гранитной плите, которую его когда-то уговорил установить ее брат. (К счастью, этот идиот умер.) Но тут же обнаружил, что у него нет зажигалки.
В конце сентября Хафнер был окончательно и полностью оправдан, даже удостоился поощрения начальства и похвал прессы. После этого он ушел в сорокачасовой запой и заработал воспаление среднего уха. Доктор Цубер, отоларинголог, которого порекомендовал Тойер, помог ему полностью выздороветь. Однако Хафнер остался при своем мнении: без «доброй порции» грога он бы не пошел на поправку так быстро.