Из-за постоянной суматохи, царившей в «великолепном доме на углу», никто, кроме Нянюшки, и не замечал, как Бланка превращается в женщину. В юность она словно ворвалась. Она унаследовала от Труэбы арабскую и испанскую кровь, величественную осанку, надменное выражение лица, оливковую кожу и темные глаза, от матери — кротость, которой никогда не было ни у кого из Труэба. Она была спокойной девочкой, занимала себя сама, играла в куклы и не проявляла ни малейшей, казалось бы, естественной склонности к спиритизму, как у матери, и не была подвержена вспышкам ярости, как отец. В шутку говорили, что на протяжении нескольких поколений она — единственный нормальный человек в семье, и действительно, она была чудом уравновешенности и спокойствия. К тринадцати годам у нее стала развиваться грудь, оформилась талия, она похудела и вытянулась как растение, за которым хорошо ухаживают. Нянюшка стала завязывать ей волосы в пучок, пошла с ней купить ее первый лифчик, ее первую пару шелковых чулок, ее первое дамское платье и целую коллекцию маленьких полотенец — для демонстрации, как говорила Нянюшка. А в это время мать Бланки заставляла танцевать стулья по всему дому, играла Шопена при закрытой крышке рояля и декламировала прекрасные стихи без рифмы, смысла и логики, которые писал один молодой поэт, нашедший приют в ее доме, — поэт, о котором уже стали повсюду говорить. Клара не замечала изменений, которые происходили с дочерью, не видела школьную форму с разъехавшимися швами, не отдавала себе отчета в том, что детское личико преобразилось в женское, потому что Клара всегда более внимательно относилась к ауре и флюидам, чем к килограммам и сантиметрам. Однажды дочь зашла в комнату для рукоделия в выходном костюме, и Клара удивилась: неужели эта высокая смуглая сеньорита — не кто иная, как ее маленькая Бланка. Она обняла дочь, расцеловала и забеспокоилась, что у той скоро начнется менструация.
— Сядь, я объясню тебе, что это такое, — сказала Клара.
— Не беспокойся, мама, вот уже скоро год, как это бывает у меня каждый месяц, — засмеялась Бланка.
С повзрослением дочери отношения между Бланкой и матерью не претерпели серьезных изменений — ведь они всегда и во всем одобряли друг друга и вместе смеялись над всем, что случалось в их жизни.
В том году лето началось рано — жара и духота, вызывая бессонницу, воцарились в городе, и поэтому они на две недели раньше обычного отправились в Лас Трес Мариас. Как всегда, Бланка с нетерпением ожидала встречи с Педро Терсеро, и, как всегда, выходя из экипажа, первое, что она сделала, — взглянула на порог дома. Увидела его тень, как бы исчезающую за дверью, и побежала к нему — ведь прошло столько месяцев в тоске и мечтаниях — но, пораженная, остановилась: мальчик убежал от нее.