— Могу я попросить вас об одолжении? — сказала она и стушевалась от звука собственных слов.
Она не собиралась говорить об этом так скоро, но ее нетерпение росло, и она начала нервничать. Лучше сказать сейчас.
— Конечно, сеньора.
— Можно мне снова попробовать ваш кофейный чай, которым вы меня угощали?
Что ей оставалось делать? Она не отважилась украсть еще немного кофе из запасов Мигеля, которые быстро истощались, а у нее кончились зерна, которые она взяла раньше. Кроме того, теперь, когда она узнала, что кофе пьют, а не едят, она подумала, что грызть зерна не доставит ей такого уж большого удовольствия.
Мигель улыбнулся:
— С превеликой радостью, но не забудьте, вы обещали хранить молчание.
Затем, не дожидаясь ее ответа, он позвонил в колокольчик и вызвал Аннетье, которая явилась подозрительно быстро; не похоже, что она действительно перерывала сундуки Ханны. Мигель сам поговорил с ней, напомнив, как готовить напиток. Когда девушка ушла, Ханна почувствовала, как кровь прилила к лицу, но она была почти уверена, что Мигель не заметил или, что было еще лучше, сделал вид, что не заметил.
Ханна утопала в его внимании. Он улыбался ей, он смотрел ей в глаза, он слушал, когда она говорила. Как будто он ее любящий муж, подумала Ханна. Женщины в пьесах на сцене, вероятно, чувствовали то же самое, когда разговаривали со своими возлюбленными.
Но она знала, что все это одни фантазии. Как долго она сможет с ним разговаривать? Сколько времени потребуется такому умному мужчине, как Мигель, чтобы поправить свои дела и обзавестись собственным домом, оставив Ханну наедине с ее мужем? Конечно, не наедине, дай бог, у нее будет ребенок; ее ребенок, ее дочь будет ее спасением.
— Если бы вы снова женились и у вас были бы дети, вы бы позволили своим дочерям учиться? — спросила она.
— Должен признаться, сеньора, я об этом никогда не думал. Я всегда полагал, что женщинам неинтересно учиться и что они только рады этого избежать, но теперь вы открыли мне глаза.
— Тогда мы с вами одного мнения.
После переезда в Амстердам Даниель усердно трудился, изучая древний язык и Закон, и Ханна думала, что она будет делать то же самое. Если уж она, оказывается, еврейка, ей не мешало бы узнать, что значит быть еврейкой. Интересно, как к этому отнесется ее муж; наверное, обрадуется ее заинтересованности. Она обдумывала свои слова несколько дней, проигрывая разговор в уме. Наконец однажды, в субботу вечером, после мицвы супружеских отношений, она решила, что ее сонный и удовлетворенный муж никогда не будет более восприимчив к ее просьбе, чем сейчас.