Ханна слизала каплю крови кончиком языка и бросила спаржу в миску, где ее смешают с сыром и черствым хлебом, дабы испечь пирог наподобие тех, что они ели в Португалии. Однако в Лиссабоне были другие овощи и другой сыр. Аннетье находила пироги отвратительными и называла их вредными. Это относилось ко всем продуктам, к которым она не привыкла, будучи родом из Гронингена.
— Когда-нибудь, — сказала она, теперь глядя на Ханну, — ваш муж заметит, что вы готовите что-то вкусное, только когда его брат приходит к ужину.
— Двоим много не съесть, — ответила Ханна, изо всех сил стараясь не покраснеть, что ей почти удалось. — Трое могут съесть гораздо больше.
Этому она научилась у матери, но слова ее были особенно справедливы по отношению к мужу. Если бы Даниелю позволили, они бы питались только хлебом, черствым сыром и соленой рыбой — словом, самой дешевой пищей. И он сам велел, чтобы она готовила что-нибудь на ужин, когда с ними ел его брат, вероятно, чтобы Мигель не подумал, будто он скупец, хотя Мигель давно это знал.
Но ей нравилось кормить его как следует. Мигель плохо заботился о себе, и она не хотела, чтобы он ходил голодным. Кроме того, в отличие от Даниеля он, казалось, ценил еду и относился к ней скорее как к удовольствию, а не как к насущной необходимости поддержать силы. Он всегда благодарил ее и хвалил ее блюда. Он делал ей мелкие комплименты, замечая, что немного мускатного ореха придало сельди замечательный вкус или что соус из чернослива, которым она полила яйца, удался ей как никогда.
— Нужно тушить морковь с черносливом и изюмом, — сказала Аннетье, видя, что Ханна решила передохнуть.
— Я устала.
Она вздохнула для убедительности. Ей было неприятно признаваться в слабости перед девушкой, но теперь, когда она вынашивала ребенка, это должно было быть простительным. Должно-то должно, но мало толку думать о том, как должно быть. Например, разве должна жена португальского идальго находиться в душной, практически без окон кухне и резать спаржу вместе со служанкой? Однако он так пожелал, и она будет это делать. Она испытывала мрачное удовольствие, содержа этот дом в порядке и делая себя неуязвимой в его глазах.
После переезда в Амстердам Даниель разрешил ей нанять несколько слуг, но вскоре узнал: оказывается, в Голландии принято, чтобы жены, даже жены самых важных берен, трудились по дому вместе со служанками. В бездетном доме было не принято держать более одной служанки. Даниель обрадовался, что можно сэкономить, и уволил всю прислугу, оставив одну девушку помогать Ханне по дому, отдав той предпочтение, как католичке.