– Я рассказываю это для того, – продолжал Клиффорд, – чтобы вы увидели мою мать с лучшей стороны. Но я обещал романтическую историю. Через несколько лет она устроилась к ним работать, и они не узнали девочку, с которой запретили дружить своему Чарльзу, он тоже не узнал. Мать рассказала ему, только когда они поженились. Интересно, как они все среагировали?
Бёрден гнул свою линию:
– Ваша бабушка, миссис Клиффорд, приходила к вам? Или, может, вы с мамой ходили к ней в гости?
Клиффорд тихо вздохнул. Ему так хотелось рассказать эту «романтическую историю».
– Все детство я ходил пешком. Прошел сотни, тысячи миль. Мама ходит довольно медленно, но я все равно отставал.
– Значит, и к бабушке вы ходили пешком?
– Мы всюду ходили пешком, – снова вздохнул Клиффорд. – Мы могли бы поехать на автобусе, но мать жалела денег. К бабушке мы ходили редко. Мать не любит людей, и бабушка не исключение. Поэтому ей было все равно, когда она умерла, а вторую бабушку, после ухода отца, она отправила в дом престарелых. И получила весь дом в свое распоряжение. – Клиффорд посмотрел на свои обгрызенные ногти и сказал, словно извиняясь: – А меня она любит, главное – слушаться. Она превратила меня в своего защитника, раба. Я как Франкенштейн, который пошел вразнос.
Он опять неприятно засмеялся, и от этого сказанное приобрело зловещий оттенок.
Бёрден нетерпеливо смотрел на него, с трудом сдерживая раздражение. Ему пришла в голову мысль спросить, не приходила ли Гвен Робсон к матери миссис Сандерс хотя бы раз.
– Однажды я снова ослушался ее, – рассказывал дальше Клиффорд, – и она заперла меня в комнате с фотографиями, а ключ потеряла. То ли уронила между половиц, то ли еще как-то, она не объяснила. Я не удивился, когда она потеряла ключ, у нее постоянно что-нибудь случается, потому что она все время думает о посторонних вещах. Она попыталась вышибить дверь, но у нее не получилось. А ведь она довольно сильная, хоть и худая. Я сидел взаперти, слушал, как она ломится в дверь. Была зима, и уже стемнело. Я знал, что мать боится, ее страх буквально просачивался под дверь. Кто знает, может, за ней уже ползли привидения. – Он улыбнулся, затем издал визгливый смешок, морща нос, словно эти воспоминания доставляли ему одновременно боль и удовольствие. – Она пошла к соседям. Оставшись один, я испугался, что буду сидеть в этой комнате до конца жизни. Было темно и холодно, я был всего лишь маленьким мальчиком, а меня оставили одного, среди этой мебели, этих лиц. Я не мог включить свет, потому что лампочки были вывернуты. Поэтому и она не могла включить свет, – Клиффорд грустно покачал головой. – Она привела мистера Кэрролла, и он выбил дверь плечом. После этого мать не сажала меня в ту комнату, потому что дверь не закрывалась. Вместе с соседом пришла тогда и его жена, миссис Кэрролл. Она пригрозила моей матери, что пожалуется на нее куда надо за издевательства над ребенком. Я не знаю, выполнила она свою угрозу или нет, во всяком случае, к нам никто не приходил. Полгода назад миссис Кэрролл ушла от мужа. Мать сказала, что она сбежала с каким-то мужчиной. Додо сначала просто намекала соседу, а потом сказала напрямую. Я думал, он ее ударит, но люди почему-то не поднимают на нее руку, во всяком случае, до сих пор не поднимали. Мистер Кэрролл как-то весь обмяк и заплакал. И знаете, что я подумал? У меня появилась маленькая надежда. Ведь от мамы ушел отец, а от мистера Кэрролла – жена. Я был бы рад, если бы они поженились. Для меня это был бы самый чистый, самый безболезненный способ освободиться. Конечно, я представлял, что стану ревновать и все такое…