Тушёная баранина меня разочаровала. Где лук? – закричал я. Ужарился, – ответила Марта. Я ринулся на кухню в поисках лука, который, подозреваю, она выкинула, ибо знала, что я его люблю. Я заглянул даже в помойное ведро. Ничего. Она с усмешкой наблюдала за мной.
Я поднялся в свою комнату, откинул шторы, небо за окном разбушевалось, и лёг. Я не понимал, что со мной происходит. В то время мне ещё причиняло боль что-то не понимать. Я попытался взять себя в руки. Тщетно. Мог бы это предвидеть. Моя жизнь вытекала не знаю в какую щель. Тем не менее, мне удалось задремать, что не так просто, когда причина твоих страданий неясна. Я упивался своим полусном, когда в комнату без стука вошёл мой сын. До последней степени ненавижу, когда ко мне входят без стука. А если бы я в этот момент мастурбировал, стоя перед высоким, на ножках, зеркалом? Отец с распахнутой ширинкой и выпученными глазами на пути к угрюмой утехе – зрелище не для детских глаз. Я резко напомнил ему о приличиях. Он возразил, что стучал дважды. Даже если бы ты стучал сто раз, – ответил я, – это не даёт тебе права входить без приглашения. Но, – сказал он. Что «но»? – сказал я. Ты велел мне быть здесь в половине пятого, – сказал он. В жизни, – сказал я, – есть кое-что поважнее, чем пунктуальность, а именно, деликатность. Повтори. Произнесённая его надменными устами, моя фраза посрамила меня. Одежда на нём была мокрая. Что ты осматривал? – спросил я. Семейство лилейных, папа, – ответил он. Семейство лилейных, папа! Мой сын произносил слово «папа», когда хотел сделать мне больно, как-то по особому. Теперь слушай меня, – сказал я. Его лицо приняло выражение вымученного внимания. Сегодня вечером мы отправляемся, – "примерно так я говорил, – в путешествие. Надень свой школьный костюм, зелёный… Но, папа, он не зелёный, а синий, – сказал он. Синий или зелёный, неважно, надень его, – сказал я гневно. После чего продолжал: Положи в свой рюкзак, который я подарил тебе на день рождения, туалетные принадлежности, одну рубашку, семь пар трусов и пару носков. Всё ясно? Какую рубашку, папа? – спросил он. Всё равно какую, – закричал я, – любую! Какие ботинки мне обуть? – спросил он. У тебя две пары ботинок, – сказал я, – одна выходная и одна каждодневная, и ты спрашиваешь меня, какую из них обуть. Я выпрямился. Я не желаю выслушивать от тебя дерзости, – сказал я.
Таким образом я дал своему сыну точные указания. Но были ли они верными? А если подумать? Не придётся ли мне вскоре отменить их? А ведь я никогда не менял своих решений на глазах сына. Следовало опасаться самого худшего.