У меня разыгрался такой аппетит, что я предавался обжорству, не зная удержу, и только к концу десерта заскучал. Ужин не развязал мне язык, наоборот, он у меня стал слегка заплетаться. Я ел слишком быстро и теперь чувствовал себя отяжелевшим; мне хотелось, чтобы моя заботливая подруга помассировала мне живот, помогла переварить обильную трапезу. Я ерзал на стуле, не зная, что сказать, кроме «да» и «нет». Зато Элен успешно поддерживала разговор за двоих, и наш хозяин, радуясь, что нашел собеседницу, не скупился на комплименты. Меня он почти не замечал, она всецело завладела его вниманием. Адвокат, парижанин, он терпеть не мог столицу и бывал там, только когда того требовали дела чрезвычайной важности. Он любил природу, находил здесь, высоко в горах, радости для души и тела, очищался – его слова – «от мерзостей земных в этом орлином гнезде». Жил он с супругой, преподавательницей философии, сказал, что сейчас она в отъезде, должна со дня на день вернуться из Лиона, если Дороги позволят.
По некоторым едва уловимым мелочам я догадывался, что Стейнер очень хочет понравиться моей Элен: он блистал красноречием, изощрялся в остроумии. Элен не оставалась в долгу и хохотала вовсю. Однако я чувствовал, что за веселыми шутками нашего гостеприимного хозяина кроется печаль. Всякий раз, когда Элен смеялась, – а именно тогда она бывала неотразимо хороша, ни в ком больше я не встречал такого дивного сплава грации и непринужденности, – так вот, от ее смеха Стейнер мрачнел, даже, кажется, морщился. И тогда я понимал; он растерян, он пасует перед разделявшей их пропастью лет. В какой-то момент он даже сказал ей:
– Вы нарочно явились ко мне, чтобы напомнить старику, удалившемуся от света, как много он потерял?
Меня эти слова огорошили.
А Элен не давала ему роздыха, отчаянно кокетничала, добивалась, чтобы он открыл ей душу.
– Вы жили в такое удивительное время, расскажите же мне.
Стейнер не заставил себя долго просить: в мае шестьдесят восьмого он оказался в рядах троцкистов – случайно, право, – и с тех пор сохранил стойкое отвращение ко всякой несправедливости. Затем он увлекся американской контркультурой, много странствовал по свету, в том числе посетил священный треугольник – Гоа, Ивиса, Бали. Он сделал головокружительную карьеру на руинах идеалов, о которых и теперь вспоминал с нежностью, сказал нам даже, что подумывает съездить в Индию еще раз, причем так же, как ездил в молодости. Элен пришла в восторг
– Как это увлекательно! Ну почему я опоздала родиться на тридцать лет!
– Помилуйте, вы просто не цените своего счастья: видеть мир свежим взглядом, создавать его заново, открывая впервые. Молодые любят миражи – что ж, они правы.