– Стрелял пару раз. А есть он у тебя?
– Есть. Паша оставил у меня кое-что на всякий случай. Так как тебе мой план?
– Никак. Следователи сразу раскусят, что потерпевший попал в заранее подготовленную засаду. И что Сусаниным была ты.
– Можно все продумать...
– Ты просто хочешь затащить его в свою постель... Знаешь, что сделать все наверняка можно лишь после нескольких ваших встреч. Ты случайно мужиков не коллекционируешь?
Смирнов понял, что сказал глупость. В глазах Марьи Ивановны заиграли искорки.
– А ты ревнуешь... Это хорошо. А что ты предлагаешь?
– Я сейчас подумал, не отдать ли его и в самом деле Пашиным корешам? Ты наверняка знаешь, к кому надо обратиться, кому шепнуть.
– Знаю...
– Вот и давай думать. Но давай сначала сделаем небольшой перерыв. Я еще не полностью не разубедился, что ты мужчина...
– А ты не боишься, что в твою дверь с минуты на минуту забарабанят ногами?
– Это будет перебор, – засмеялся Смирнов, скинув джинсы. – Два налета на один подъезд за час – этого даже в тридцать седьмом не было.
И, расстегивая рубашку, рассказал о крепких парнях в черных кожаных куртках, явившихся по чью-то душу на пятый этаж.
34. Россия исправит ошибку
Стылый держал себя в руках. Он давно чувствовал, что его карьера именно так и кончится.
В бетоне.
За что боролся, как говорится, на то и напоролся. Он знал, что несколько дней его будут поить, кормить, подмывать. И издеваться, преимущественно психологически. В том числе и обещать освобождение. "Ты посиди там, в бетонной конуре, перекуйся, а потом мы тебя выпустим". Так будут обещать, что иногда он будет верить. А "потом" не будет. Потом он исчезнет. В воде, в земле, в огне – не важно.
Он исчезнет.
Его не будет.
Чтобы не насиловать себя дурными мыслями Стылый задумался о людях. Может быть, и в самом деле все несчастья оттого, что многие люди никому не нужны и потому не нужны себе? Вот если бы Борис Михайлович был нужен людям... Да что людям... Если бы он был нужен отцу и матери...
Стылый все знал о Борисе Михайловиче. Мать, брошенная отцом, избивала его. Тетка, у которой он жил с шестнадцати лет, была занята собой. Все силы у нее были направлены на то, чтобы "выглядеть". Нет, она принимала участие в судьбе племянника, она устраивала его в лучшие учебные заведения, делала подарки преподавателям. Говорила, что надо хорошо учиться, чтобы хорошо зарабатывать, чтобы быть уважаемым человеком. А вот поцеловать и с неподдельным интересом посмотреть ему в глаза она не умела.
Отец Бориса Михайловича также принимал участие в судьбе сына. Он покупал ему мотоциклы, не скупясь, давал деньги "на девочек и конфеты". После института устроил в организацию, ведавшую распределением сельскохозяйственной техники по совхозам и колхозам. Через два года, после того, как на него было заведено дело стоимостью 18 миллионов советских рублей, Борис выстрелил себе в сердце.