Глеб некоторое время наблюдал за тем, как гостья рисует, потом включил телевизор, который тоже вскоре наскучил. Разнообразие внёс обед с Викой. Однако она быстро покончила с едой и снова пошла писать, оторвавшись от своего занятия лишь когда совсем стемнело. Глеб попытался растормошить девушку анекдотами, забавными историями, но она была рассеянна, задумчива, и Глеб совсем загрустил. Он был раздосадован тем, что торчит без толку в этом дурацком домике, пытается безуспешно развеселить гостью, которой это совсем не нужно.
Мысли его теперь были далеко, в Средневолжске, где Лена готовилась к встрече гостей и где ему, Глебу, было бы сейчас куда уютней и спокойнее. А главное, он там нужнее.
И вообще получилось некрасиво: назвал гостей, а сам укатил бог знает куда. Ну, Колчины и Федя простят. А Скворцов-Шанявский? Придётся оправдываться перед профессором…
Разожгли камин. Но и это не развеяло скуку. И когда уже Глеб готов был бросить все к чертям и махнуть домой, в город, снаружи у двери послышались голоса и шум.
— Слава богу! — невольно вырвалось у него.
— Глеб! — заглянул в дом Семён Матвеевич. — Помоги…
Шапка у Ярцева-старшего съехала набок, волосы были мокрые от пота. На рукаве полушубка — кровь.
Глеб и Вика вскочили встревоженные и бросились к двери.
Возле крыльца лежало что-то большое, тёмное. Вербицкий, тяжело отдуваясь, говорил, довольный:
— Вот это трофей! Отвели-таки душеньку!
— Господи! — выдохнул Глеб. — А мы перепугались!
— Помотал он нас, — вытирая пот со лба, хрипло проговорил Семён Матвеевич.
Приглядевшись, Глеб узнал лося. Его царственные рога неестественно заломились на спину. Свет, падающий из двери, сверкал точечками на остекленевших глазах.
— Как же вы его дотащили? — удивился Глеб.
— Жерди приспособили, — ответил отец. — Давай его сразу в машину.
Трое мужчин с трудом заволокли тушу на заднее сиденье «уазика». Туша зверя почти уже закоченела.
Во время этой процедуры Вика не проронила ни слова. А когда зашли в дом, спросила у отца:
— Неужели вам не жалко было его?
— Милая Вика, — улыбаясь, сказал Семён Матвеевич, снимая перепачканный кровью тулуп, — шашлычок любишь? Или бифштекс, а?
— Но… Понимаете, это совсем… — попыталась было что-то сказать девушка, но Семён Матвеевич перебил.
— Так ведь барашков и коровок тоже… — он провёл ребром ладони по горлу.
— И все же, — вздохнула Вика, — стрелять в живого…
— А бифштекс разве из падали? Брось, дочка, — устало опустился на стул Вербицкий. — Ты мне напоминаешь тех чистоплюев, что вещают по телевидению или строчат статейки в газетах: мол, охота — это варварство, жестокость…