«За счастье семьи Молино!» – провозглашал он неизменный тост, которому, как это ни прискорбно, в мои дни не суждено воплотиться в жизнь.
Я слезла с лошади и подошла к девушке.
– Вы приехали посмотреть на эти руины, да? – проговорила я за ее спиной. Она быстро обернулась.
– Я имею в виду себя, а не дом, – продолжала я, рассмеявшись собственной шутке. – И кто же вы такая, нарушительница границ моей земли?
– Вашей земли?
– Ну да, разумеется, это же моя земля, – нетерпеливо повысила я голос. – Здесь все об этом знают. Вы, как видно, нездешняя. Никому из местных не пришло бы в голову разглядывать эту развалину.
Незнакомка в замешательстве пыталась определить мой возраст, рассматривая мои рыжие локоны под сдвинутой назад помятой черной фетровой шляпкой, заношенную розовую охотничью куртку, мешковатые желто-коричневые бриджи и тщательно начищенные башмаки.
– Если вы искали замок Арднаварнха, то он перед вами, – более приветливо продолжала я. – Вернее, не замок, а то, что от него осталось. В свое время во всех его пятидесяти двух комнатах кипела жизнь. Здесь был адский холод, «холоднее, чем зимой в Москве», – постоянно говорила моя мать. И это несмотря на всегда пылавшие сорок каминов – их никогда не гасили, даже если все уезжали из дому. На отопление уходило угля не меньше, чем на рейс хорошего парохода через океан, а содержание дома обходилось в десять раз дороже.
Но вы, наверное, хотите знать, почему дом пришел в такое состояние? В двадцать девятом году, когда в Ирландии проходили «волнения», нам нанесли небольшой визит «мальчики».[1] То были местные парни, и я их всех узнала, несмотря на их маски. Они заявили, что им очень, очень жаль, но им приказано сжечь замок. «Валяйте, – сердито сказала я. – По крайней мере, хоть когда-нибудь в этом проклятом доме будет тепло».
Мне было всего двенадцать лет, и я была в доме одна, не считая тупой гувернантки, которая сразу же спряталась в оранжерее. Слуги, разумеется, знали о предстоящем и заранее бесследно исчезли. «Мальчики» дали мне пятнадцать минут на то, чтобы я взяла из дома все, что захочу, и я мгновенно представила себе все, что там находилось: Рубенс, Ван Дейк, фамильное серебро и портреты. Жемчуг матери… все бесценное, все неповторимое. Разумеется, кончилось тем, что я побежала в конюшню и выпустила лошадей и, конечно, собак. Открыла курятник и выгнала кур, все же остальное быстро превратилось в дым, и я ни на минуту не пожалела о своем решении. – Я рассмеялась, вспомнив лицо матери, когда обо всем ей рассказала. – Мать так никогда и не простила мне утрату жемчуга.