— Между Асафом Кади и Мусой Джемирелем, — заключила жена. — Хорошую свинью ты им подложишь, а? Никакого кашрута.
— Ну… — уклончиво сказал Соломон Борисович, оставляя за собой последнее слово, — все это теория, знаешь ли…
Но это уже не было теорией. Впрочем, господин С.Б.Лоренсон долго еще оставался в неведении.
Соломона Борисовича взяли в шмиру. Зарплату положили самую низкую, а работать нужно было по ночам. Соломон Борисович считал, что ему крупно повезло — если бы поставили в дневную смену, разве мог бы он, приспособив тетрадку на узком столике, писать свои формулы, которые, как известно, обладают свойством тянуть одна другую — только кажется, что вывел нечто окончательное, как тут же возникает идея удлинить, сократить и обобщить.
Мария Степановна тоже постепенно приобретала вес в обществе — ей давали уже и накайон, да и платить стали по-божески, почти как ватичке. Жить стало легче, жить стало веселей. Тем более, что подруга писала из Киева: президент Ковальчук совсем «з глузду зъихав» и приватизировал Национальный банк. Говорят, что на Украине будут теперь гнать разные валюты как самогон.
Мария Степановна ахала и, показывая письмо мужу, говорила:
— Все катится и катится, никак никуда не прикатится. Что будет с ними лет через десять?
— А что будет с нами? — справедливо бурчал господин С.Б.Лоренсон.
Ничего к этому не добавишь. Все помнят, чем славен был год две тысячи третий. Государство Палестина решило приобрести ядерный реактор и поставить его в Иерихо. Сирия потребовала назад всю область вокруг Кинерета, которая принадлежала ей лишь в мечтах. Иордания, задушенная палестинцами в братских объятиях, заявила, что денонсирует договор с Израилем и отзывает посла, поскольку с евреями невозможно разговаривать из-за их беспочвенных притязаний на Аль-Кудс. Да что говорить… Премьер Хаим Визель ждал помощи от Вашингтона, но жестокий экономический кризис не позволял президенту Ролстону уделять внимание внешней политике. Премьер обращался к Москве, но Россия только что подписала долгосрочный договор о дружбе с новым иранским аятоллой и в упор не желала видеть протянутой руки каких-то евреев, самим существованием своим подрывающих основы ислама. Все стало ясно, когда Саддам Хусейн прямо сказал в очередной речи: «Я пережил и Буша, и Клинтона, и Хадсона. Ролстон мне тоже не указ. И если мой народ потребует, я сожгу не половину Израиля, как обещал лет десять назад, а весь, и половину Сирии впридачу, потому что для моих бомб Израиль слишком мал».
И он был прав. Если, конечно, смотреть с востока на запад.