Пинг-пинг-пинг! Нежный серебристый звон маленьких часов, отбивающих время. Я сосчитал три удара. А ведь Сен-Лауп покинул меня гораздо позже трех часов, но раньше четырех. Эта загадка заставила меня очнуться от сна. Догоревшие дотла свечи дымились в своих покрытых сажей гнездах; огонь стал горкой пепла; комнату заполнил холод, сумрачные утренние лучи, прокравшиеся между задернутых занавесок, высветили мне циферблат часов. Они показывали семь. Я, должно быть, слышал только последние три удара. Мы уже на полчаса опаздывали к назначенному сроку дуэли. Не ушел ли Сен-Лауп без меня? Я подбежал к двери его кабинета и постучал, снова постучал и только после этого вошел. В комнате не горели свечи; не горели ни одна даже из тех, что стояли в канделябре. Но между незадернутыми занавесками проходило достаточно света. На кровати в эту ночь не спали; на письменном столе лежали ручки и бумаги в том четком порядке, в котором прислуга Сен-Лаупа их разложила.
Неужели он спасся бегством? Был ли этот человек трусом, почувствовавшим, что судьба наконец-то свела его с опасным дуэлянтом, и в нем не нашлось достаточного мужества, чтобы сойтись с ним в честном поединке. Вне себя от волнения, я с безумной надеждой окинул взглядом комнату, стараясь найти хоть какие-то признаки приготовлений к поспешному бегству. Но не заметил ни одного. Многочисленная одежда в ненарушенном порядке висела в шкафу. Плети, кнуты, хлысты, кобуры, пистолеты, шпага с инкрустациями строгой утонченности из слоновой кости и серебра находились на той же вешалке, где я видел их в последний раз. Только тот вызывающий суеверный страх трофей из Африки, тот наводящий ужас ремешок из кожи ребенка черкесской одалиски, казалось, был убран в какое-то другое место. Во всяком случае, я не увидел его, и вздох облегчения вырвался из моей груди. Ибо образ этой тонкой изящной полоски не давал мне покоя с того дня, когда Сен-Лауп вложил его в мою руку.
Я быстро прошел по остальным комнатам дома, кинул беглый взгляд на наполненные ароматом свадебные покои, увидел отмытую и до блеска отполированную неприкрытую наготу кухни. Возможно, невольно всплывшие в моей памяти детали обстановки той комнаты, которые я заметил в прошлый раз, освещенные сейчас тусклым утренним светом, натолкнули меня на следующую мысль. Допустим, Сен-Лауп слышал какие-то сплетни об этом саде и, подобно старому Питу, шагнул из дома навстречу такой же судьбе! Дверь была заперта на щеколду, засовы и тяжелая перекладина сняты. Я рванул дверь, она открылась. Я мог услышать капанье стекающей с карнизов воды, мог услышать мерный шум дождевых струй. Я мог увидеть короткие прямые прутики по ту сторону разрушенной стены. Не порывы ветра расстроили их четкий вертикальный строй и встряхнули чистые прозрачные капли, нанизанные, словно бусинки, на каждый стебель кустов, окаймлявших садовые дорожки. Я мог слышать и видеть все это, говорю я сейчас, потому что я должен был слышать и видеть это тогда. Но я не могу вспомнить, что я их видел и слышал. Когда я пытаюсь вспомнить эти детали, у меня перед глазами встает только один образ — отпечаток голой ступни на пропитанной влагой глинистой тропинке у моих ног.