Нет, он не испугался, не оторопел, не изменил ни своей ненависти, ни убеждениям, просто попытался мгновенно мысленно ответить на него и споткнулся, не нашел точной и ясной формулировки.
Смерть ради смерти?
Убийство из жажды убивать, стремления быть сильным?
Ненависть?
Это было хорошо лишь в какую-то пору. Несколько лет назад – да, но сейчас этого мотива оказалось недостаточно.
На одной из страниц, свято хранимых в комнате Германа, среди черных подпалин сохранилась строка текста, состоявшая всего из нескольких слов, вырванных из контекста, не имеющих ни смыслового начала, ни ясного конца.
Там было написано:
«…жизнь – это всего лишь медленное рождение ра…»
Дальше все покорежил, пожрал огонь.
Разума.
Вот то слово, которое логически завершало фразу, оно пришло в сознание молодого Джорга, словно ветвистый удар молнии в полуночную грозу, высветив своей неистовой, мгновенной вспышкой бескрайний, непознанный, сумеречный простор непрожитого.
Несколько секунд он простоял как вкопанный, потом уголки его рта скорбно опустились, будто с этого момента он утратил в своей жизни нечто чрезвычайно важное.
Твердая почва под ногами на самом деле обернулась всего лишь зыбким болотом.
Нужно было найти мужество не пробежать по мшистой, упругой поверхности, избегая мараться о выступающую грязь, а однажды пойти ко дну, как случилось с ним и его истребителем, чтобы, пробив муть, увидеть кристально чистую воду и снующую в ней непонятную, непривычную взору, но по-своему красивую жизнь…
Убивать Ашанга действительно не имело смысла, ни из жажды крови, и даже не из мести, – что толку от порванного в клочья чужеродного тела, когда определенный факт истории уже свершился, и кровь Ашанга, пролитая сегодня, уже не смоет ни единой радиоактивной пылинки с изуродованного лика неведомой Герману планеты?
Но если не убить, то как в таком случае жить дальше, где найти новую точку опоры для пошатнувшегося разума? Ведь бремя воина как раз и состоит в том, чтобы убивать и быть убитым, ради нового привезенного на Джорг младенца!
Бег по кругу.
А может быть, он неверно истолковал свое бремя?..
Мысли пробивали душу болезненнее, чем пули.
Он присел на мшистую кочку рядом с телом Ашанга, который, нацарапав это проклятое слово, опять впал в забытье.
А что, если страшный смысл его ноши заключается не в том, чтобы убивать снова и снова, одурев от чужой крови, презирая всех и вся, а в том, чтобы однажды остановить свою руку на половине взмаха и ответить на этот вопрос:
«Зачем?»
Милосердие. Вот настоящее бремя воина, которое оказывается по плечу не то что немногим – единицам.