Герман не стал гадать – он осторожно двинулся боком, не приближаясь к насекомому, но и не удаляясь от него.
…Наконец, когда Герман оказался у него за спиной, а Ашанг не сделал даже слабой попытки пошевелиться, стало ясно – он серьезно ранен и обессилел, возможно, даже потерял сознание.
Оставалось немного – сделать пять-шесть шагов и перерезать то, что у этой твари именовалось горлом.
Герман левой рукой достал широкий, отлично отточенный нож.
Вот и пришел его миг – секунда страшной, но справедливой мести, которой он грезил с того момента, как впервые услышал от Джордана рассказ о своей погибшей, исчезнувшей в огне атомных бомбардировок цивилизации, о планете с чудным именем Земля, которая когда-то была домом его генетических предков, а сейчас, по злой воле форкарсиан, превратилась в шлак, – ее океаны выкипели, синь атмосферы стала буро-коричневой от пепла и радиоактивной пыли.
Один короткий взмах ножа, и все… с расой насекомых опять, уже второй раз за новейшую историю, будет покончено.
Хотел ли он этого всей душой или то была лишь дань ненависти?
Герман не задумывался над подобным вопросом. Дилеммы – быть или не быть – в данном случае не существовало. Она не принималась к рассмотрению.
Осторожный шаг приблизил его к жертве и одновременно погнал пологую, зыбкую волну по непрочным сплетениям корней, потерявшим былую сцепку из-за недавнего падения двух космических кораблей.
Ашанг слабо пошевелился.
Герман понял, что тварь очнулась, но это не могло уже ничего изменить.
Насекомое попыталось привстать, но его усилия обернулись конвульсией, от которой из-под хитиновых пластин выступила розовая сукровица.
Рука Ашанга приподнялась, потом бессильно упала, лишь один из трех пальцев продолжал двигаться, что-то бессмысленно ковыряя в земле. Создавалось впечатление, что разум опять ушел от мыслящего насекомого, и это уже последние судороги умирающего тела.
Герман не хотел более тянуть. Сделав несколько быстрых шагов по зыбкой почве, он отвел руку с ножом для удара и… застыл.
«Зачем?»
Слово было процарапано на влажном, только начавшем подсыхать иле. Написанное символами Омни, на языке межрасового общения, оно было понятно и доступно пониманию Германа.
Закон Чести, с детства внушаемый мальчику, гласил:
«У каждой расы есть свое бремя».
Люди несут бремя воинов, которое соответствует их внутренним наклонностям.
Бремя воина состоит в том, чтобы убивать, не задумываясь, не колеблясь, и в конечном итоге самому быть убитым.
Зачем?
Этот вопрос, коряво процарапанный пальцем умирающего ксеноморфа, остановил руку Германа.