Но когда Элизабет постепенно расслабилась в его объятиях, она уже не могла с такой уверенностью согласиться с тем, что так оно и есть. Да, со стороны их поза оставляла впечатление совершенно невинной и безобидной. Тем не менее она понимала: Джон добился на этот раз большего, чем если бы поддался ее порыву. Вязаный свитер касался ее щеки, его пальцы пробегали по ее волосам, и Элизабет ощущала, насколько родным и близким стал запах Джона: аромат мыла, которым он мылся, крема для бритья и лосьона.
Боже! Какое же мучение он должен был сейчас испытывать: она видела, насколько он был возбужден. Но усилием воли Джон подавил желание, несмотря на то, что боль разрывала его на части. Страсть продолжала бушевать, но не могла обжечь Элизабет своим огнем – И она почувствовала себя в полной безопасности рядом с ним. Сегодня вечером ему удалось преодолеть еще одно препятствие. Он сделал еще один шаг. Шаг по длинной дороге к дому.
– Какого черта! Что ты тут делаешь? – невольно вскрикнул Джон, увидевший Элизабет, которая лежала, раскинув руки, прямо на снегу.
– Изображаю ангела, – проговорила она сквозь зубы, ведя руками снизу вверх к голове и снова к бедрам. На снегу остался след, словно за спиной Элизабет были невидимые крылья. – Не мешай. А то я не смогу одновременно размахивать руками и объяснять тебе, чем я занимаюсь. У меня такое ощущение, словно Эндрю сел на меня сверху.
Гунер, который закончил лепить снежного человека, вставил в его голову вместо глаз по сосновой шишке.
– Чудно! А что, если мы протянем цепь и прикуем нашего ангела к этому снежному человеку? Вместе они будут забавно смотреться…
– Нет, Гунер, – Джон шагнул вперед и, подняв Элизабет, принялся отряхивать снег с ее пальто и теплых брюк. – Вы оба не правы. Сколько вы тут проторчали? Бет промокла до нитки.
– С самого завтрака, – Гунер нахмурился, критически оглядывая Элизабет. – А что, она и в самом деле промокла? Господи! Я так радовался, что она веселится от души.
– Есть чему, – слегка нахмурившись, заметил Джон.
– Успокойся, Джон, – в глазах Элизабет, когда она обернулась к нему, плясали чертики. – Тебя сердит, что мы так хорошо провели время, пока тебя не было? Сам виноват. Надо вставать, как положено нормальным людям, а не спать до обеда. Мог бы выйти и сыграть с нами в снежки. А фигура, которую слепил Гунер, – самая большая из всех, которые когда-либо делали в штате Нью-Йорк.
– Только-то? – удивился Гунер. – А я считал, что побил все рекорды мира.
Элизабет, закинув голову, критическим взглядом осмотрела огромную фигуру из трех шаров, которые Гунер едва сумел водрузить друг на друга.