– А морда отчего у тебя вся расцарапана? Вроде не было этого раньше.
– Да? – удивился Рудаки и пошел смотреться в зеркало. Вернулся задумчивый и сказал загадочную фразу: – Видно, отправился я все-таки в проникновение.
– Какое проникновение! Ты что, не пришел в себя еще?!
– Да ладно. Это я так. Долго объяснять.
Рудаки надолго замолчал и в метро тоже молчал, а потом в вагоне опять заснул.
Когда стали они подъезжать к «Театральной», где Рудницкому надо было выходить, он толкнул Рудаки в бок. Тот проснулся и испуганно посмотрел на Рудницкого.
– Мы где?
– «Театральная», – сказал Рудницкий, – мне выходить. Ты один доедешь?
– Куда ж я денусь? – усмехнулся Рудаки и протянул Рудницкому руку. – Ну, давай. Спасибо, что привел меня в чувство.
Рудницкий пожал ему руку и опять спросил:
– Точно сам доедешь?
– Доеду, конечно, не волнуйся ты.
И Рудницкий вышел из вагона. Он стоял на перроне и смотрел на Рудаки через окно вагона. Рудаки помахал ему, Рудницкий махнул рукой в ответ. Поезд тронулся. Рудницкий через окно следил глазами за Рудаки. Тот улыбнулся, опять помахал ему… и вдруг исчез – скамья, на которой он сидел, теперь была пустой. Рудницкий удивленно похлопал глазами, потом решил, что ему показалось, и ушел с перрона.
«Вот и материализовались тощие собаки», – думал Рудаки. Он шел по безлюдной темной улице, и за ним, не отставая и не приближаясь, трусили две бродячие собаки – одна черно-белая и вторая вроде рыжая. Собаки были крупные, страшно худые и голодные. Время от времени рыжая утробно взрыкивала. Тогда Рудаки останавливался и топал ногой – собаки немного отбегали, но как только он поворачивался и шел дальше, они опять упорно следовали за ним.
«Только собак мне не хватало для полного счастья, – он на ходу искал глазами какую-нибудь палку или на худой конец камень. – Только собаки меня еще не кусали». Но ни палок, ни камней не было видно – на узкой улице между глинобитными заборами толстым слоем лежала одна только белая пыль и больше ничего. «Может, лучше было мне в гостинице остаться?» – спрашивал он себя, но при этом чувствовал, что не надо было ему там оставаться.
Он проснулся в темноте на кровати в своем номере. В тусклом свете, падавшем из окна, он увидел столик с нетронутыми закусками и холодным шашлыком на блюде. Марко Морган-Милада возле столика не было, и вообще в номере не было никого. Он сел на кровати и потянулся было к недопитому стакану арака, но отдернул руку. «Нельзя пить. Точно этот Морган мне подсыпал что-то. И есть опасно».
С трудом поднявшись на ноги – то ли безумная гонка сказалась, то ли то, что подсыпали ему в арак, он подошел к двери и выглянул в коридор. В коридоре было пусто и темно, только снизу падал на лестницу слабый свет. Он стал осторожно спускаться и скоро убедился, что никого нет и внизу – конторка портье пуста. Входная дверь была заперта на щеколду, он осторожно ее отодвинул и открыл дверь. Улица была безлюдна, и он пошел по ней наугад, и вскоре появились собаки.