— Л.! — закричала я. Такой вечер был царским подарком его амбициям.
— Кто это? — удивился собеседник. Я изовралась по поводу огромности вклада Л. в отечественную словесность и о том, что ему завтра дадут нобель.
— Ладно. Лишь бы стихи про любовь были. Только надо все оформить культурно. Вы, Мария Ивановна, помогите нам, напишите вопросики про его творчество. Я раздам по залу, наши люди пошлют записки, и все будет как полагается. Мы вам вашу работу оплатим, если захочете, в смету заложим.
Ночь я корпела над изысканнейшими вопросами, утром позвонил кагэбэшник:
— Руководство против. Оно такого не знает. Может, другого посоветуете?
— Значит, так, — отчеканила я. Когда мне бьют под дых, я превращаюсь в шаровую молнию и могу все снести на своем пути. — Берите ручку и записывайте вопросы. Я уже сообщила об этом вечере Л. в секретариат Союза писателей и на самый высокий уровень. Руководству передайте, что если оно обидит Л., то с него снимут звездочки!
Собеседник одурел от моей хлестаковщины, часто задышал и жалобно ответил:
— Какая вы торопыга, Мария Ивановна! Я записываю вопросы.
Когда я вбежала на вечер, посреди сцены стояла корзина цветов, как для опереточной дивы, Л., отключивший чувство юмора, читал самую длинную и самую эстетскую поэму, а в зале ерзали в креслах совершеннейшие чайники в серых костюмах с декольтированными женами в бриллиантах. Л. угомонился, и после жидких аплодисментов к нему полетели хорошо организованные записки. Он возбуждался на каждую, как пожилая девственница на любовное письмо, и отвечал длинно, витиевато, густо усыпая словами «ментальный», «брутальный» и «сакральный». Последней пришла единственная записка не моего авторства, она спрашивала: «Скоро будет музыка?»
Зачитав ее с машинальным пафосом; Л. съежился, ссутулился, заморгал глазами и неловко убежал со сцены. Я обнаружила его этажом ниже, на выставке картин. Он подошел, провокационно дымя сигаретой, в надежде, что смотрительница заорет, и тут-то в ее лице он рассчитается с неблагодарным человечеством. Однако бабка сладко спала на стуле.
— Хорошая выставка, — сказал он раздраженно, как всегда не узнавая меня. — Вы пришли на выставку?
— Да, — ответила я предельно бережно.
— А я — нет. Я пришел на вечер одного поэта. Собственно, этот поэт — я сам. Знаете, обычная суета, глупость, звонили полгода, умоляли... Мне было некогда, зачем-то согласился. Это так скучно, уверяю вас, корзины цветов, безумные поклонницы, пошлые банкеты...
Я так устал от всего этого! Ни за что бы не пошел, но записки! В зале сидят люди, которым нужна моя поэзия! — И он достал из нагрудного кармана мои вопросы, помахал ими перед моим носом, и я, в отличие от него, успела увидеть, что все они написаны одним почерком. — Хотите, я подарю вам свою книгу стихов, а вы потом позвоните мне о впечатлениях? — нежно улыбнулся он, и я вспомнила, что, по слухам, недавно его опять бросила очередная жена.