И все же, самым непонятным и временами тягостным для него было то, что он, вопреки здравому смыслу (по его мнению), все чаще думал об отце. Думал с любовью, с душевным трепетом, а иногда, уединившись, беседовал с ним, как с живым, поверяя свои тайные мысли и чаяния. И – странное дело – находил в этом утешение.
По настоянию матери он поступил на юридический факультет института, хотя к юриспруденции относился довольно прохладно. Годы учебы в институте пролетели незаметно и быстро. Учился Алексей далеко не блестяще (хотя с его способностями мог бы), но вполне сносно, получал стипендию. Почти как все студенты тех времен, он подрабатывал, в основном на разгрузке вагонов и барж, хотя мать и противилась этому.
Еще и тогда их отношения оставляли желать лучшего. Нельзя сказать, что они стали совсем чужими, но былого слияния душ и чувств не осталось и в помине. И кто его знает, насколько бы далеко зашло это взаимное охлаждение друг к другу, не случись войны с финнами.
Провожая его, мать была как всегда спокойной и сдержанной, но в последнее мгновение вдруг упала ему на грудь со словами: «Если можешь – прости меня, сынок, прости, прости!..» Алексей так до конца и не понял, что она хотела этим сказать. Но ее исступленный порыв вновь оживил в его сердце былую любовь к ней и примирил эти две по-своему сильные натуры.
Сражался Алексей отменно, был легко ранен и награжден медалью. Он с нетерпением ждал, когда его выпишут из госпиталя, но когда выздоровел, война окончилась.
В сорок первом, уже на второй день войны с Германией, он пошел в военкомат и двадцать седьмого июня снова надел офицерскую форму. С матерью Алексей так и не попрощался – она была в очередной заграничной командировке. На письма ему отвечала Анфиса Павловна, которая каждый раз сетовала, что от матери нет ни единой весточки. Так он и оставался до сих пор в полном неведении о судьбе матери.
И теперь вербовщик РОА заставил Алексея заново пережить в мыслях самые трудные моменты его жизни.
Христофоров в молодости был красив. Даже теперь, когда ему перевалило за семьдесят, черты его лица не утратили привлекательности. Широкий лоб мыслителя в сочетании с аристократической бледностью, точные выверенные движения, грамотная речь и недюжинный изворотливый ум – все это, вместе взятое (не считая расточительной щедрости), привлекало к нему женщин определенного сорта с силой и постоянством хорошего магнита.
Свои любовные связи Янчик не скрывал, а даже в какой-то мере афишировал. У каждого есть слабости, говорил он приятелям. У меня – женщины, но не более того, внушал он любопытным знатокам чужих тайн, которые всегда и везде окружают нас. Но сведения о мире валютных и иных махинаций он оберегал с рвением, по достоинству ценимым не только его присными, но и сотрудниками соответствующих органов.