Пришлось ее снова отдать в лицей. Со сдержанной злобой он думал, что, если бы он был просто Дюпон или Дюран, он выгнал бы ее из дому. Но в его положении он не мог этого сделать. Он не мог даже не платить ее долгов. Каждый день он ждал, что ему пришлют счет из магазина или из ресторана, как это было в тот раз, когда Валентина пригласила туда своих подруг и угостила их обедом, никого об этом не спрашивая и не предупреждая. Когда ей представили счет, она сказала пьяным голосом — перед этим было много выпито:
— Это меня не интересует, ваш счет. Отправьте его моему дяде по этому адресу.
— Mademoiselle, — сказал бесстрастным тоном метрдотель, — за такие вещи, извините меня, пожалуйста, бывает сначала полицейский участок, потом уголовный суд.
— Не говорите глупостей, это меня утомляет, — лениво сказала она. — Я вам даю визитную карточку, а вы стоите, как истукан, и не берете ее.
Метрдотель взял протянутую карточку, взглянул на нее, и лицо его мгновенно изменилось.
— Ради Бога, простите меня, mademoiselle, — сказал он, — я имел несчастье не знать… извините меня… я надеюсь, что этот незначительный инцидент…
— Идите к черту, — сказала она. — В следующий раз будете знать. Мне наплевать.
— Как твой университетский диплом? — спросил ее однажды Симон.
— Когда-нибудь я его, наверное, получу, — сказала она. — Но вряд ли я буду заниматься практикой.
— Почему?
— Это меня не интересует.
Это была фраза, которую она чаще всего произносила.
— А что же тебя интересует?
— Другие вещи, — ответила она. — Совершенно другие, такие, которых ты, наверное, даже не знаешь.
— И рад, что не знаю, — сердито сказал он. Когда ей было восемнадцать лет, она пришла к нему и заявила, что ей нужно три тысячи франков.
— Даже не думай об этом, — сказал Симон. — Ты мне достаточно дорого стоишь и без этого.
— Ты меня, по-видимому, не понял, дядя, — сказала она своим неторопливым голосом. — Ты непременно хочешь, чтобы я тебе объяснила, зачем мне необходимы эти деньги?
Ему кровь бросилась в лицо и показалось, что не хватает воздуха. Губы его начали дрожать.
— Какой ты впечатлительный, — сказала она. — В твоем возрасте следует относиться к вещам более спокойно.
— Уходи сейчас же отсюда! — закричал он. — И чтобы я больше тебя не видел!
Он выдвинул ящик письменного стола и достал оттуда три тысячефранковых купюры.
— Спасибо, — сказала она. — Я, вероятно, буду дома завтра к вечеру.
Он не знал, с кем она встречается и где проводит время, и предпочитал об этом не думать. Несколько раз, глубокой ночью или под утро, ее привозили домой чрезвычайно почтительные широкоплечие люди с бесстрастными лицами, приезжавшие в синем открытом автомобиле. После одного из таких возвращений, в морозную январскую ночь, он пришел в необыкновенную ярость, начал топать ногами и кричать что-то совершенно нечленораздельное, но вдруг захрипел, втянул в себя воздух со странным, булькающим звуком и свалился на толстый ковер, неловко подвернув руку. Его перенесли на диван, и вызванный по телефону доктор сказал значительным голосом, что с сенатором случился апоплексический удар.