Я грустно улыбнулась сквозь слезы.
– Уйду? Но куда? Куда же мне идти, как не к вам?
Наши губы снова встретились в поцелуе, руки сомкнулись в объятии. Впервые мужчина обращался со мной так бережно и осторожно.
– Не плачьте, моя дорогая. Я люблю вас.
Я чувствовала к нему благодарность. Он был рядом, он спасал меня от ревнивых страданий и одиночества, заглушал жгучую боль в душе. Может быть, в те минуты я любила его больше всего на свете.
5
Это были странные отношения, – возможно, из-за своей кристальной честности и чистоты. Их не омрачала ни одна темная мысль, ни одно подозрение. Луи Мари любил меня так нежно, любил ради меня самой, что в его любви я черпала успокоение и жизненную уверенность. Он стал живым доказательством того, что все-таки есть мужчины, способные испытывать ко мне высокую чистую страсть, а не грубое вожделение или желание позабавиться.
Но любила ли я его? Я чувствовала к нему нежную дружбу, гораздо более глубокую, чем в случае с Гийомом Брюном. Но у меня не кружилась голова в его присутствии, и физическое влечение играло очень малую роль для меня. Пожалуй, я нуждалась в мягкости и ласке. Мужчины так редко могут дарить их. Таким образом, я ни за что на свете не могла бы сказать, что не люблю Луи Мари, и в то же время не ощущала того самозабвенного исступленного пыла, сопровождавшего мои былые увлечения.
Теперь я вспомнила, что он был женат, и узнала кое-что о его жене. С мадам де Лескюр, той самой женщиной, о которой в 1789 году он просил позаботиться Марию Антуанетту, он расстался официально совсем недавно, хотя отношения между ними уже давно были испорчены. Впрочем, его развод был надлежащим образом оформлен, и брак расторгнут аристократическим судом, стало быть, Лескюр мог жениться снова. Мадам де Лескюр воспользовалась своей свободой первая и, кажется, уже вышла замуж за юного предводителя вандейцев, знаменитого Анри де Ларошжаклена. Эта женщина прославилась тем, что пускала свою лошадь в галоп по телам республиканцев – и убитых, и раненых.
Но о браке мы больше не говорили. Тем более, что обстановка все усложнялась, не предвещая ничего доброго, и восставшие провинции, сжатые со всех сторон синими отрядами, начинали задыхаться.
Национальный Конвент решил круто взяться за дело и пресечь, потопить в крови роялистское восстание. После того, как из рядов Конвента были изгнаны жирондисты, а Комитет общественного спасения возглавлен Робеспьером, Революция взяла курс на беспощадный террор и кровопролитие. Во всех концах Франции полыхала гражданская война. В июне против Республики восстали крупнейшие города – Марсель и Бордо, в июле к ним присоединились Лион и Тулон. Восстание было долгим, ожесточенным. Почти ни одна провинция не желала повиноваться Конвенту беспрекословно. В самом Париже было неспокойно: санкюлоты, привыкшие к выступлениям, устраивали «мыльные» бунты и требовали казни спекулянтов и скупщиков. Конвент охотно принял соответствующие декреты.