Отель «Каледониэн», или «Кэли», располагался в западной части Принсес-стрит и представлял собой типичное для современного Эдинбурга здание из монолитного бетона, облицованное красным кирпичом. Ребус понятия не имел, сколько может стоить здесь номер, но подозревал, что много. Несколько лет назад он ужинал в здешнем ресторане с женой и ее знакомыми, которые решили провести в Эдинбурге медовый месяц. Знакомые настояли, чтобы стоимость ужина присоединили к их плате за номер, поэтому итоговую цифру Ребус так и не узнал. Весь вечер он провел как на иголках – как раз в это время он расследовал одно дело, и ему не терпелось к нему вернуться. Очевидно, Рона это почувствовала, так как совершенно исключила его из разговора, погрузившись в воспоминания, которые были общими только для нее и ее друзей. Молодожены держались за руки не только между переменами, но и, кажется, даже во время еды, а Ребус и Рона уже тогда были практически чужими – их брак больше не существовал, от него осталась только видимость…
– Ничего себе живут некоторые, – сказал Ребус Эллен, пока дежурный клерк звонил в номер Костелло. Несколько ранее он позвонил Дэвиду на квартиру, но там никого не оказалось; тогда он стал наводить справки, и кто-то сказал ему, что родители Костелло прилетели в Эдинбург в воскресенье вечером и что парень, скорее всего, проводит время с ними.
– Насколько помню, я еще ни разу здесь не была, – ответила Эллен. – Но в конце концов, это же просто отель – еще один отель, каких много.
– Жаль, тебя не слышит управляющий, – заметил Ребус. – Или сам Костелло-старший.
– Но ведь это правда, не так ли?…
Ребус бросил на нее быстрый взгляд. Ему вдруг показалось, что Эллен отвечает, не особенно задумываясь над смыслом сказанного. Ум ее где-то блуждал, а слова служили лишь для того, чтобы заполнить пустоту.
– Мистер Костелло вас ждет, – с улыбкой сообщил дежурный клерк и, назвав номер комнаты, показал дорогу к лифтам. Возле лифтов маячил носильщик в форменной куртке отеля; он пристально взглянул на детективов, но, увидев, что работы (и чаевых) не будет, отвернулся. Когда лифт скользнул вверх, Ребус начал напевать по памяти «Мальчика-посыльного», подражая хрипящей и завывающей Кейт Мун.
– Что это ты мычишь? – спросила Эллен.
– Это из Моцарта, – не задумываясь, солгал Ребус, и Эллен кивнула с таким видом, словно сама узнала мелодию.
Номер, который занимал Томас Костелло, действительно был отдельным, но не изолированным. Отдельная дверь вела из гостиной в соседний номер, и, прежде чем Томас успел ее закрыть, Ребус заметил закутанную в халат фигуру его жены. Сама гостиная была достаточно уютной и вмещала диван, кресла, стол и телевизор. В небольшую прихожую выходили двери спальни и ванной комнаты. Пахло мылом, шампунем и совсем немного – застоявшимся воздухом, как бывает иногда в гостиничных номерах, в которых долго никто не жил. На столе стояла корзина с фруктами, а на диване сидел, развалясь, Дэвид Костелло и грыз яблоко. Ребус заметил, что он побрился, но его волосы по-прежнему выглядели сальными и давно не мытыми. Серая майка и черные джинсы выглядели новыми или недавно выстиранными; шнурки на кроссовках были развязаны, но Ребус не мог сказать, нарочно или по небрежности.