– Ты – гражданин Лация, Турм!
– Что толку? На Лации у меня нет ни дома, ни семьи. Сестра живет на Психее. Брат – на Петре. Я надеялся выслужить кое-что в легионе. Потом прикинул – к пятидесяти годам набираются крохи. У меня тут женщина. Я бы забрал ее на хорошую планету, вроде Психеи. А то здесь, в этом треклятом поселке, рождаются только мертвые дети. А моя женщина хочет ребенка…
Эмилий Павел молчал. Он не знал, что возразить Турму. Слова, что звучали так убедительно на Лации, вдруг потеряли смысл на планете, где появлялись на свет только мертворожденные дети. Говорить о долге и чести людям в сером, чьи лица не выражали даже любопытства, было нелепо.
Эмилий Павел вновь наполнил рюмки. Выпили две подряд молча.
– Кому ты подчиняешься, Турм?
– Старосте Крабу.
– Отныне ты подчиняешься мне, легионер! – заявил Эмилий Павел. – Я прикажу – будешь действовать.
– Так точно… А что потом? Вы улетите, а меня оставят здесь. И староста отыграется на моей шкуре.
– Ты давал присягу, легионер Турм. И срок ее не истек!
– Так точно.
– Я не брошу тебя и остальных. Не брошу никого. Мы пришлем транспорт за теми, кто захочет покинуть колонию. Слово патриция.
– И мы с Лией сможем поселиться на Лации?
– Сможете. Теперь скажи, ты видел катер, послуживший причиной взрыва.
– Видел.
– А экипаж? Тело погибшего пилота? Кто пилотировал катер? – Как ни пытался военный трибун сохранить спокойствие, легионер заметил, что его новый командир весь напрягся.
– Ваш отец, трибун.
– Опцион Луций Эмилий Павел?
– Так точно.
– Тебе сказали… или ты его видел?
– Видел.
Павел нащупал откидной стул, опустил сиденье и сел.
– Разрешите идти? – спросил Турм.
Трибун поднял руку, давая понять, что больше не задерживает легионера.
– Не забудьте вымыться на ночь. Эта серая дрянь, конечно, очень портит воду и пахнет мерзко, но она очищает отлично, – сказал Турм. – Иначе мы бы давно здесь сдохли.
– Заражение после взрыва?
– Вроде того.
– Радиация?
– Нет. Что-то другое.
Эмилий Павел последовал совету, вымылся серой мерзкой пеной вместо воды и вытерся белым мягким полотенцем, на котором значилось: «Собственность „Красного Креста“. Не для продажи».
* * *
Когда в куполе наступила полночь по местному времени, Марк покинул свою ячейку. Он заранее облачился в защитный костюм – не скафандр, но вполне пригодная одежка, чтобы сопротивляться небольшой дозе радиации, тета-излучения и прочей мерзости, которую можно обнаружить в забытых помещениях станции. Марк не собирался покидать купол, всего лишь планировал осмотреть внешнее кольцо ячеек.
Коридор, соединявший внешнее жилое кольцо с внутренним, был закрыт на самый обычный замок, который Марк без труда пережег с помощью лучемета. Внутри царила тьма, маска не позволяла ощутить запахи, но наверняка пахло как в старом склепе, где давно уже не хоронят, но где мертвым кажется все – даже время. Марк содрогнулся и не сразу сообразил, что над ухом гундосит сирена: включилась сигнализация. Значит, Краб уже знает, что гости нарушили запрет. И пусть знает. Марк посмотрел на экранчик анализатора среды. Индикатор «Пыли веков» горел зеленым – заражения не было. Никаких вредных примесей или излучения. Маловато кислорода. Много пыли. Как в любом чулане, который много лет не проветривали. Марк быстро пошел по внешнему коридору. Повсюду лежала толстым слоем пыль. Двери ячеек были полуоткрыты. Заваленные хламом, с искореженными переборками, комнаты выглядели так, будто эту часть купола покинули как минимум полвека назад. Марк заглянул в одну из ячеек. Кровать из блестящего металла не поддалась напору времени, а вот матрас и одеяло превратились в лохмотья. Пластиковая ваза на металлическом столике потемнела и покрылась черными пятнами. Краска на стенах и потолке висела струпьями. Краска на стенах напротив окон. Тогда как боковые стены выглядели вполне прилично. Сейчас все окна были наглухо заделаны.