– Значит, вам безразлично, что он пытается меня отстранить? – ощетинился Лоуренс. – Что ж вы раньше так бурно протестовали?
– Вы имеете в виду мальчика? – осведомился Хэммонд с почти оскорбительным недоверием. – Я, со своей стороны, поражен, что вы подняли тревогу только сейчас. Возможно, вы боялись бы меньше, если б хоть немного прислушивались к моим советам.
– Я не боюсь, однако не намерен терпеть ежедневные вторжения, предпринимаемые с единственной целью меня оскорбить.
– Позвольте напомнить вам, капитан: если я, по собственным вашим словам, не командую вами, то и вы мной не распоряжаетесь. Дипломатическая миссия, благодарение Богу, была недвусмысленно поручена мне. Если б мы положились на вас, вы уже летели бы обратно домой, благополучно загубив добрую половину нашей восточной торговли.
– Поступайте как вам угодно, сэр, но лучше предупредите его, что больше я его протеже наедине с Отчаянным не оставлю. Думаю, после этого вам будет не столь уж легко «завоевать его дружбу». Не воображайте также, что мальчишка сможет прокрадываться сюда у меня за спиной.
– Бесполезно говорить, что я не способен на такого рода поступки, – гневно покраснел Хэммонд. – Вы заведомо считаете меня лжецом и бессовестным интриганом.
Он ушел, и Лоуренс устыдился. Сам он при таких обстоятельствах мог бы вызвать собеседника на дуэль. Увидев на следующее утро, как Юнсин с мальчиком уходят несолоно хлебавши, он попытался как-то загладить свою вину, но Хэммонд не пожелал слушать его извинений.
– Теперь уж не важно, в самом ли деле он замышлял недоброе или просто обиделся, что вы к нам не вышли, – ледяным тоном сказал дипломат. – Простите, я должен написать несколько писем.
Лоуренс пошел проститься с Отчаянным и совсем расстроился, видя, как тому не терпится улететь. Хэммонд, видимо, прав: льстивые речи ребенка ничто по сравнению с обществом Цянь, хотя ее побуждения в отличие от замыслов принца совершенно чисты. Если уж быть честным, жаловаться следует не на Юнсина, а на нее.
В доме сквозь все бумажные перегородки чувствовался гнев Хэммонда, поэтому Лоуренс решил отсидеться в драконьем чертоге и заняться собственной корреспонденцией. Нужда в этом вряд ли была: он уже пять месяцев ни от кого не получал писем, а с ним самим не случалось ничего интересного вот уже две недели, со времени приезда в Пекин. Не о ссоре же с Хэммондом писать, в самом деле.
Он задремал над очередным письмом и проснулся оттого, что Шун Кай тряс его за плечо, говоря:
– Проснитесь, капитан Лоуренс.
– В чем дело? – машинально спросил капитан и тогда только сообразил, что Шун Кай говорит по-английски – скорее с итальянским, чем с китайским акцентом. – Так вы знаете наш язык? – Ему вспоминались все случаи, когда Шун Кай стоял на драконьей палубе и слушал их разговоры, понимая каждое слово.