– Значит, можно, – сказал Тарабанько. – И надо. Они ищут. Можно будет взять напрокат малую реку, ну, участок ее, и поить в ней коров или ловить щук. Или вот у нас в доме нет горячей воды. Они будут давать в прокат горячую воду. Сразу по нашим трубам давать.
Слова Тарабанько взволновали Филимона. Он вскричал:
– Ее зовут не Любовью, а Варварой!
– Спасибо за компанию, – сказал Михаил Никифорович и поднял с пола картонную коробку.
– А может, они тебе поломанный дали? – спросил Лесков. – Или со взрывным устройством?
– Его взрывать не станут, – сказал Филимон. – До поры до времени.
Не прошел Михаил Никифорович и ста метров, как ему стало казаться, что в картонной коробке что-то шевелится, тикает и желает расшириться. Шевеление вскоре прекратилось, но тиканье, какое вполне могло сопутствовать взрывному устройству, становилось все наглее и громче. «Не мог дядя Валя…» – старался успокоить себя Михаил Никифорович. Тикало теперь с перебоями и как бы дергано, когда же наступал перебой, будто открывалась пропасть, и Михаилу Никифоровичу было страшно. «Бросить надо коробку, – подумал он, – и бежать…» Но механизм, наверное, был обречен сработать, а Михаил Никифорович проходил мимо окон, за которыми сидели девушки-счетоводы, и одарить их пылесосом с улицы Цандера было бы низко. И в некую гордыню отчаяния впал Михаил Никифорович: да пусть сокрушают, пусть взрывают его, он сейчас ни перед кем не взмолится, ни перед кем не опустится на колени, отклонит любые условия пощады, пусть взрывают и разносят.
Но от сведения счетов с ним природы, судьбы или кого-то, получившего силу, не должны были страдать люди. Куда же следовало вырваться с картонной коробкой, в какое одиночество, чтобы ни один осколок не побил ни в чьем жилище стекла, чтобы никто не застонал и не заплакал, он не знал. Сквер на улице Королева был сейчас пуст, но и там мог невзначай возникнуть человек, а за сквером лежали рельсы для седьмого и одиннадцатого трамваев. Куда же следовало уединиться и где притихнуть, не заскулив?.. Михаилу Никифоровичу было теперь все равно, кто она – Любовь или Варвара, главное, чтобы она была, однако неужели она могла оказаться такой мелкой и тиканье коробки было связано с ней?
– Миша, что несешь-то, золотой мой? – услышал Михаил Никифорович.
Навстречу ему шла старуха Гладышева с пятого этажа их подъезда, несла в авоське пустые бутылки из-под кефира и портвейна «Чишма».
– Пылесос, – растерянно сказал Михаил Никифорович.
Старуха остановилась, она любила беседовать с Михаилом Никифоровичем, он не раз ей делал уколы по назначению лекарей.