И мне тебя, чуть не сказал ему венн. Но многолетняя привычка к сдержанности пересилила, и он промолчал. А теперь спрашивал себя: и зачем ничего не сказал, пока возможность была?.. Хорошо им там, в мире говорящих коробочек, отзывающихся голосами друзей, и крылатых повозок, легко мчащихся с континента на континент. Можно уходить из дому и не бояться, что на несколько лет застрянешь где-нибудь в безвестности, на отшибе от всех…
– Я вернусь в Беловодье, – проговорил он вслух, и Мыш вытянулся на плече, вопросительно заглядывая в глаза. Но Волкодав обращался не к нему. Он смотрел на рассветное солнце, ещё не ставшее ослепительным, и думал о том, что, быть может, негасимым светочем мира любовался сейчас и Тилорн, и иные, кто был дорог ему. Ведь где бы ни странствовал человек, небо и солнце над всеми одно. – Я вернусь. А дальше как быть – там разберёмся.
Тронулся с места и зашагал к дороге, более не оборачиваясь. Перед ним лежало Захолмье, и вечером он собирался достигнуть устья речки Потешки. И полагал, что до тех пор останавливаться на отдых совершенно необязательно.
…А над священным Харан Кииром, чуть сбоку, плыла большая туча. Увидишь такую, и сразу сделается очевидно, насколько происходящее в небесах величественнее и грознее всего, что может содеяться на земле. Может, для каких-то мелких тучек этот кряж и вправду являлся Заоблачным, но не для этой! Туча не торопясь шествовала над хребтом, и с высоты небесных сфер, дававших опору её раскинутым крыльям, страшные пропасти и отвесные горные стены казались всего лишь морщеватостью на земном лике, кочками, присыпанными снежком. Срединная часть тучи была увенчана грозовой наковальней, и оттуда вниз, к горным склонам, неровным косым клином тянулись густые серые нити. В горах снова шёл снег.
Озеро, к которому Волкодав вышел под вечер, было гораздо обширнее первого. Оно тянулось, насколько венну было известно, далеко на восток и там соединялось несколькими длинными проранами с морем. Здешние жители строили прочные мореходные лодьи и путешествовали на них в Тин-Вилену, и поэтому название у озера было очень простое: Ковш.
И островов в нём было – как пельменей в глиняном кухонном ковше, когда хозяйка снимает его с печки и ставит на стол.
То, что, глядя с матёрой суши, несведущий человек посчитал бы противоположным берегом за нешироким проливом, на самом деле оказывалось островом, да не одним, а целым их скопищем. Острова разделялись протоками, то полноводными, то совсем узкими, заросшими камышом. В одних ощущалось довольно отчётливое течение и среди россыпей подводных камней хорошо ловился судак, другие оборачивались затонами, чья тёмная гладь давала приют водяным лилиям и кувшинкам. И дно то представало весёлым и ровным, песчаным, ясно видимым сквозь чистую воду, то обрывалось непроглядными ямами, то целило в лодочное днище камнями, коварно затаившимися под самой поверхностью, – заметишь, только когда уже поздно будет сворачивать…