Враг империи (Удовиченко) - страница 172

Не успел я додумать эту пугающую мысль до конца, как из—за двери раздался лязг и звон металла. Кто—то проворачивал ключ в заржавленном замке. Вскоре на пороге воздвиглись три фигуры, освещаемые вечной свечой. Весьма колоритные персонажи, надо сказать. В мою камеру пожаловал сам Падерик Третий собственной персоной, в сопровождении здоровенного мужика, державшего в руках набор жутких инструментов. Не кузнечных. Сзади переминался с ноги на ногу худенький юноша в рясе, из кармана которой торчали письменные принадлежности – секретарь.

– Да хранит тебя Луг, сын мой, – сладким голосом поздоровался жрец.

– Волчий выворотень тебе сын, – ласково ответил я.

Жрец смиренно вздохнул и возвел к потолку заплывшие глазки, не иначе как скорбя по моей заблудшей душе. Тюремщик принес стул, на который Падерик пристроил свое жирное тело. Секретарь скромно присел на корточки и принялся что—то строчить на длинном свитке, который разложил на коленке. Палач, не обращая внимания на наш диалог и не произнеся ни слова, принялся раскладывать на полу свой пыточный арсенал. Освободил руки и отошел на задний план, загородив тушей дверь и ожидая приказа Великого отца. Тот, однако, не торопился, решив сначала воздействовать на меня словом лужьим.

– Признаешь ли ты, сын мой, свою вину в сотворении нечестивой темной волшбы?

При этих словах палач зловеще ухмыльнулся и подбоченился.

– Признаю, – небрежно отмахнулся я.

Моя откровенность застала Падерика врасплох, и он некоторое время изумленно моргал, пытаясь сообразить, к чему бы это. А я просто решил, что нет смысла отрицать очевидные факты. Зачем подвергаться пыткам, если для жреца все давно решено? Он твердо уверен, что я заслуживаю костра. И сознаюсь я или нет – исход будет один.

– А какую именно волшбу ты применял, сын мой? – вкрадчиво поинтересовался жрец, сделав секретарю знак записывать.

– Да много чего, – светским тоном заметил я. – Боевые заклятия, различные щиты, морок… всего и не вспомнишь!

– Так—так—так, – заинтересованно закивал Падерик. – А не создавал ли ты, сын мой, вредоносных чар, кои способны довести человека до болезни или смерти? Не творил ли заклятий, убивающих разум?

– Чего не было, того не было, – сокрушенно вздохнул я.

Все же брать на себя лишние грехи я не желал. Понимал, конечно, к чему ведет Великий отец. Обвинению очень хочется, чтобы я сознался в преступном умысле против императора. Этого они от меня не услышат! Умирать, так умирать, но покрывать свое имя позором я не собирался.

– Вспомни лучше, сын мой, – хитро прищурился жрец, – не заставляй нас применять крайние меры.