– У-у-у… блина… чтоб…
– Все ясно, – оборвал его Василий. – В-общем, он не только тебе пакостит, но и другим людям. Серьезным. Нужно, чтобы он перекантовался у тебя два дня, но из квартиры его никуда не выпускать. Если мусора запалят, у тебя все чисто: скажешь, что у сына белая горячка, буянит, вот и пришлось связать. Думаю, что тебе поверят, – с непередаваемой иронией добавил Гриль.
– А кому… что? – взъерошился Гришка. – Кому он… а мне ничего за это не будет, что он кого-то там серьезных… нет?
– Будет. Будет гонорар. Если, конечно, он у тебя надежно перекантуется.
При слове «гонорар» Нищин насторожился и стал оглядываться по сторонам, а потом приложил руку к губам и выговорил:
– Тс-с-с… тут у меня жинка. Она если услышит про деньги, все под ноль вычистит. А сколько денег-то?
– А сколько хочешь. В разумных, конечно, пределах, – ответил Рукавицын.
Аппетиты Гришки не простирались дальше ящика водки, но тем не менее он зажмурил глаза и выдохнул:
– Пять… нет, десять тысяч!
Василий надменно улыбнулся, а Гриль сказал:
– Хватит и пяти.
– А… м-м-м…
– Аванса не будет! – резко оборвал его Курицын. – Мы не пенсионный фонд.
Григорий было надулся, но, посмотрев на холодное и ничего не выражающее лицо Гриля, сдулся и пробурчал:
– Ну да, конечно… меня можно обижать. Ну да, конечно.
Когда за гостями захлопнулась дверь, Гришка еще раз пробормотал свое «ну да, конечно», а потом просунул голову в, с позволения сказать, гостиную, превращенную в ночлежку и, убедившись, что жена и две дочери спят, а сожитель старшей квакает в туалете, вытащил из-за вешалки заначенную пластиковую бутыль самогона и отхлебнул.
А потом спрятал пойло и, повернувшись к зеркалу сначала одним боком, потом другим, важно поднял указательный палец и изрек:
– Пора пожить по-человечески.
* * *
Обнаружив, что их тюремщиком является ни кто иной, как отец Сережи Воронцова, Алик Мыскин долго и мутно смотрел на то, как Гришка разглядывает в зеркало свою новую одежду. Василий и Курицын-Гриль, от которого Аскольд, разумеется, так и не дождался вожделенного «кокса», ушли. В квартире остались только пленники да члены семейства Нищиных в составе прихорашивающегося г-на Григория, Дарьи Петровны, дремавшей вместе с мухами на балконе, и пьющих на кухне дочки и сожителя. На кухне же сидел и Толян – оставленный Грилем на квартире мелкогоуголовного вида хлопец, впрочем, на фоне Аниного сожителя выглядевший просто светочем интеллигентности и средоточием миролюбия и интеллекта.
Гришка повернулся к Аскольду и, вытянув из новых джинсов штаны, сказал: