— По-моему, все это вздор! — сердито сказал адвокат своему брату. — Ясно же, что у нее ничего нет.
— Погоди, — отозвался тот. — Может быть, преступник как раз друг графини?
— И я вот все думаю, думаю, — горячо подхватила Евдокия Сергеевна, сидевшая невдалеке. — И мне кажется, господа, что убийца все-таки пожарный. Если, конечно, не кто-то из слуг, — победно закончила она.
— А время-то уже позднее, — сказал Владимир Сергеевич и поглядел на часы.
Никита вскоре вернулся и сел возле графини.
— О чем она с тобой говорила? — требовательно спросила прекрасная Элен.
— Просила рассказать, что мне сказал хиромант, — ответил композитор. — Ну и то же самое: кто куда выходил, кто что делал. Я ее заверил, что не видел, как убийца крался с ножом вдоль стены, — шутливо добавил молодой человек.
— И что же тебе сказал Беренделли? — Темные глаза графини были прикованы к его лицу.
— Да всякие глупости, — безмятежно отозвался Преображенский.
— А все-таки? — настаивала Элен.
— Тебе так хочется знать? Изволь. Он сказал, что я скоро получу большое наследство и женюсь. Сказал, что мне будут завидовать и что я проживу счастливую жизнь. И еще маэстро сказал, что я с женой умру в один день.
— Очень романтично, — несмело заметила Варенька, слушавшая их разговор. — О такой смерти многие мечтают.
Графиня Толстая холодно улыбнулась: положительно, пора поставить дурочку на место.
Поэтому Елена Николаевна насмешливо заметила:
— Хотела бы я знать, о чем мечтает барон Корф.
— Вас и в самом деле интересуют мои мечты? — тут же живо откликнулся Александр, и, например, Митенька, уже по его тону почувствовал неладное.
— Представьте себе, Александр Михайлович!
— Я мечтаю о хорошей чашке кофе, — дерзко проговорил барон, глядя графине прямо в лицо. — Но не осмеливаюсь попросить, зная, какой кофе подают в этом доме.
— На что вы намекаете? — сердито вскинулся Павел Петрович, но тут весьма кстати снова вошла Глаша и сообщила, что госпожа баронесса ждет к себе для разговора Константина Сергеевича.
— О боже! — нарочито тяжело вздохнул адвокат. — Дамы и господа, если меня приговорят к смертной казни, прошу вас не поминать меня лихом!
И Городецкий удалился — сияющий, спокойный, уверенный в себе как никогда.
— Меня разоблачат сразу или дадут мне время покаяться? — были первые слова Константина Сергеевича, когда он вошел в комнату для допросов.
Оловянные солдатики сурово косились на него из шкафа, но их взоры были ничто по сравнению со взглядом Амалии, которым она смерила Городецкого.
— Стало быть, это вы убили Беренделли? — холодно осведомилась баронесса.