Простите, — сказала она.
— Простите? — удивился он. — За что? В чем вы раскаиваетесь?
— Вы сердитесь на меня, — сказала она.
— Дайте еще сигарету, — попросил Грофилд. Свои «Деликадос» он оставил внизу.
Они находились в номере прямо над его прежней комнатой. Головорезы сняли «люкс» из трех спален, и эта комната располагалась посередине. Дверь в коридор запиралась на два замка, и ключа не было, поэтому они могли ходить только по смежным комнатам.
Разумеется, оставалась возможность выбраться в окно, но громилы забрали все постельное белье и ремень Грофилда и даже сняли шторы. А больше веревки не из чего было связать, так что и путешествий из окна впредь не предвиделось.
Сейчас Грофилд и Эллен Мэри были одни. Грофилд полулежал на голом матраце, девушка в нервном возбуждении мерила шагами комнату. Их привели сюда пять минут назад и оставили одних, и до сих пор они не обменялись ни единым словом. Учитывая состояние Грофилда, молчание могло продолжаться вечно.
Но девушке непременно надо было что-нибудь сказать. Например, такие приятные и полезные слова, как «простите». Ей хотелось как-то загладить свою вину: когда Грофилд попросил у нее сигарету, она прикурила ее сама, прежде чем протянуть ему. На фильтре остался легкий след от помады. Она остановилась у кровати, прикурила вторую сигарету для себя и сказала:
— Мне жаль, что…
Грофилд быстро перебил ее:
— Насколько я понимаю, единственная причина, по которой ваши дружки оставили нас одних, заключается в их желании послушать, о чем мы будем говорить.
Она вытаращила глаза и посмотрела на одну из боковых дверей.
— Вы думаете? Но зачем?
— Чтобы выяснить, каким боком я тут замешан, были ли мы знакомы прежде. Теперь вы готовы рассказать мне правду?
Девушка заколебалась, кусая нижнюю губу. Наконец она сказала:
— Нет, не могу. Жаль, я ведь ваша должница, но…
— И еще какая должница, золотко.
— Я знаю. Поверьте мне, я даже не могу выразить, как мне жаль.
— Вы не можете рассказать мне ничего полезного, так?