Затем снова закаркал горн и нас повели в наши 'апартаменты'. Мой отряд, численностью человек в тридцать, поместили в комнате, где железные кровати стояли настолько близко друг к другу, что мы едва протискивались между ними. Кровати были застелены серыми простынями, и тёмно-серыми байковыми одеялами. Каждый запомнил номер своей кровати. Кое-какие вещи в котомках, которые нам дали из дома с собой, мы положили под подушки - тоже серые и плоские как блины. Мне, например, дали несколько носовых платков, смену трусиков и маек, ещё что-то по мелочи, а также пару шоколадок и яблоки.
Обед состоялся на открытом воздухе, где над столами из строганных досок и такими же скамейками, был натянут тент из брезента - в хорошую погоду от солнца, а в плохую - от дождя. По вкусу и составу обед был очень похож на тот, чем кормили нас в детском саду, только пока без червей и тараканов. Кормили наши два отряда по очереди - сперва наш, второй отряд - малолеток, а потом - первый, из ребят лет по четырнадцать - пятнадцать. Наш лагерь считался маленьким - всего в два отряда, или человек в шестьдесят. Вожатой нашей оказалась толстая Астхо, армянка лет двадцати, весьма крепкая на язык, страшная детоненавистница. Кстати, Астхо - это очень даже пионерское имя, в переводе с армянского, как я уже об этом упоминал, это - Звезда, Звёздочка. Этакая толстенькая пионерская Звёздочка.
Непосредственно рядом с нами располагался пионерлагерь для девочек, но от нашего он был отгорожен забором. Мы, или, по крайней мере, я, видел их только издали.
Когда я пришёл c обеда в палату, то увидел, что большинство наших котомок было выпотрошено, а вещи разбросаны по кроватям. У всех что-то пропало, у меня, например, шоколадки и яблоки. Это старший отряд поразбойничал, пока мы обедали. Но жаловаться мы никому не стали - бывалые ребята сказали, что это бесполезно.
Моя кровать оказалась крайней к стенке, а рядом была койка моего ровесника Гагика Мерзояна - сына институтской уборщицы. Мальчишка, надо сказать, был наглый и воровитый. Меня он невзлюбил сразу же, когда я не смог ему ответить по-армянски. Когда же 'детишки' узнали, что и по-грузински я не говорю, то я для всех стал чужаком, почти как в детском саду. Прозвищем моим стало 'русапет' - это обидная кличка для русских на Кавказе. Конечно, были в нашем отряде и русские ребята, даже поляк был, но они считали себя грузинами, и по-русски старались не разговаривать.
До завтрака у нас была нудная линейка с непременным 'всегда готов!' и каркающим горном. Я не оговорился, не упомянув утреннего туалета: вода хоть и была в колонке во дворе, но никто не умывался и не чистил зубы. Даже наша вожатая - товарищ Астхо, не говоря уже о товарище Гиви, который от пьянки и не просыхал. Где только он только брал спиртное - для нас оставалось загадкой. Но поговаривали, что Гиви покупал чачу у местных жителей - она была крепкая и стоила копейки. Поговаривали также, что толстушка - товарищ Астхо, которая жила в одной комнате с товарищем же Лейлой, по ночам втихаря перебиралась к товарищу Гиви, который жил в своей комнате один. Светила, наверное, ему во тьме, она же - Звездочка!