Повадился на халяву, каждый раз злобствовал Завирюха. Платил он, конечно, не из своих кровных — Пудель, не считая и, даже не спрашивая, субсидировал своего помощника.
Мысль о возможности сжульничать, к примеру, сказать, что участковому плачено значительно больше, не приходила в голову. Не потому, что действовали некие моральные законы — одолевала боязнь расправы. Слищком уж жестоко карал Пудель за более мелкие прегрешения. Узнает — под молотки. Так отделают провинившегося — ни одна больница не излечивает…
Дни шли за днями, недели — за неделями.
Иванчишин с помощниками вкалывал по черному. Старик поднимал Ковригину и Коврова в шесть утра. Торопливо пили поданный боевиками кофе с булочками и усаживались за столы. Часовой перерыв на обед и послеобеденный отдых, получасовой — на ужин. Отбой — в одинадцать.
Никаких телевизоров, никаких прогулок. Работать, друзья, работать, подгонял помощников генерал, отдыхать будем на том свете — времени отведено предостаточно.
Судя по веселому настроению старика, что-то у них получается, что-то склеивается. Ходит он, подпрыгивая, прищелкивая пальцами, напевая невесть какую игривую песенку.
Однажды, когда в коттедж доставили с какого-то завода небольшой продолговатый предмет, похожий по форме и по размерам на граненный стакан, ученые потребовали шампанского. Чокались, пили, произносили малопонятные тосты, смеялись.
Завирюхи все это — до фени. Он откровенно скучал. Охранять ученых бездельников с поехавшей крышей, следить за ними, наводить в особняке порядок — разве это можно называть работой, достойной настоящего мужчины?
Бурный, взрывчатый характер парня настойчиво требовал более активной жизни. Пусть с опасностями, но — жизни, а не прозябания.
Серые будни немного скрашивало общение с Евдокией, глупой и наивной бабой, которая верила в трепотню любовника. Только перед ней можно рисовать фантастические картины своего, якобы, высокого происхождения.
Но телка, похоже, вошла во вкус сексувльных упражнений и требовала многократного их повторения.
— Что я тебе бык-производитель? — не выдержал однажды Завирюха. — Получаешь два раза в неделю — хватит. Думаешь легко заполнить такую емкость, — раздраженно шлепал он по жирному, оплывшему животу. — Кормила бы салом да мясом — ладно, а то даешь одни любимые, черт бы их жрал, яблочки…
— Когда приманивал, што обещал? — обиженно верещала сторожиха, наваливаясь на парня. — Все вы — козлы вонючие, только и добиваетесь справить свое удовольствие. Бабы, мол, все стерпят, им так природой дадено — терпеть, наслаждаться не обязательно…А я вот хочу! — заканчивала она страстный монолог на самой высокой ноте.