Он выбрал водку с тоником. Я специально купила лайм и, когда он взял бокал, уронила туда ломтик. Я увидела, как он посмотрел на мою руку.
Без кольца. Я взглянула на его руку. Тоже без кольца. Но, с другой стороны, мужчины обычно обручальные кольца не носят. Он повосхищался комнатой, взглянул на книги («вы читаете Апдайка») и на диски («Брукнер, Боже мой!»). Собственно говоря, диск был Гарри, я Брукнера не выношу. Настало время ехать. Шофер увидел, как мы вышли из дома и поспешил распахнуть задние дверцы. Я гадала, кто наблюдает за нами, но посмотреть не рискнула. «В Лондоне я облюбовал один ресторан. Надеюсь, он вам понравится, — сказал он. — Небольшой. Тихий. Никакого Брукнера. — Он улыбнулся. — Надеюсь, вы не против. Итальянский. Жаль, сейчас не сезон для белых трюфелей». Белые трюфели занимали меня меньше всего. Мне нравился его профиль. Мне нравился его, запах и смешливые морщинки в уголках его губ.
Было еще совсем светло, но в ресторане царил полумрак. Невысокие свечи. Свежие цветы. Вивальди на заднем плане. Оперное пение и запах душистых трав из кухни. Пол назвал официанта Нандо. Он заказал шампанское («Надеюсь, вы не против?») В зале еще восемь-девять столиков.
Занят был только один в некотором отдалении: мужчина и молодая женщина, настолько поглощенные друг другом, что не заметили, как мы вошли. Я обратила внимание на ее лицо и обрадовалась, что Пол как будто в ту сторону не взглянул. Груди были обнажены настолько, что я не поняла, где она хранит свои соски.
Я вспомнила тебя с Жан-Клодом и о том, что ты говорила про искусство любви переносить тебя вместе с ним всюду, чего касался разговор. Он снимался с Брандо, любит работать с Копполой, презирает американское ТВ, но «мыльные оперы» принесли ему круглую сумму и обеспечили тот образ жизни, который ему по вкусу. Он заказал еще шампанского, словно ресторан специализировался на нем, а я надеялась, что он возьмет меня за руку.
Он мог бы держать ее и держать. Не важно — впереди у нас был весь вечер, вся ночь и все завтрашние дни. Я рассказала ему про мои панно, и он сказал, что обязательно должен иметь такое. «Но какое бы вам хотелось?» спросила я. «Ну, может быть, пустыня. Как у вас с пустынями?» «Но ведь это же только песок, правда?» — сказала я.
«И простор, — добавил он. — Безграничный простор. Вот, что мне нравится».
Возможно, решающую роль сыграло слово «простор». Мне, конечно, следовало бы заметить раньше, как он все время смотрит в глубину ресторана.
Я пыталась внушить себе, что он видит перед собой все замечательные места, о которых мы говорили, и в центре каждой мысленной картины — я. Совершенно ослепительная. Я уже придумала для его панно самую соблазнительную пустыню, какая только возможна. Но постепенно до меня дошло, что он для своей пустыни грезит не обо мне. Его глаза все время устремлялись в одну точку по ту сторону зала. Я уронила салфетку, чтобы удобнее разглядеть. Великолепная тварь за дальним столиком наклонялась вперед, держа мужчину за руки и буквально укладывала свои груди на его тарелку.