Конечно, были все остальные с улицы плюс много незнакомых. Когда уровень децибелов заметно повысился, я забрела на кухню, где столкнулась с пузатым человечком, который оказался председателем ламбетовского отделения лейбористской партии. Я попыталась скрыть удивление, почему он тут, и подыскивала, что бы такое сказать, не внушив ему впечатление, что я одна из тех дам-тори, которые именуют себя либеральными демократами. Тут появился Кортеней — претендент на место лейбористского депутата в парламенте, — и я поняла подоплеку. С Кортенеем я практически не знакома, но он, казалось, был в разговорчивом настроении и слегка под мухой.
Его только что выдвинули кандидатом в парламент от Ламбета, сообщил он. Когда председатель тамошнего отделения отправился на поиски, чего бы выпить, Кортеней объяснил мне с тихим злорадством, чти нынешнего члена парламента от Ламбета застукали на прелюботраханье; дело пока замято, но вопроса о продлении его мандата не встает. И вот Кортеней наконец-то ждет гарантированное место. „Надеюсь, и лучше смазанное, чем у вашего предшественника“, — сказала я. Он уставился на меня, заморгал, а потом взвыл от хохота. У меня возникло ощущение, что никогда прежде женщина не отпускала двусмысленную шуточку по его адресу.
После этого мы разговорились. Он один из тех удушающих принципиально старомодных социалистов, которые, как мне казалось, давно вымерли.
Ну» ты знаешь тип: пылает невинным огнем и мессианской верой в социальное равенство при всем своем Оксбриджском прошлом, семейных деньгах, имечке Кортеней Гаскойн и супруге, которая пишет высокохудожественные романы, успевающие подтянуться до букеровского списка, прежде чем уйти в небытие. Мы говорили о браке — его и моем.
Его жена любит доминировать, признался он со вздохом. Она очень энергична, любит делать все крупнее и чаще, чем другие люди, — книги, детей.
«Боюсь, что то же относится и к еде, — добавил он с извиняющим смехом. — У нее проблема с избытком веса». «Вы хотите сказать, что она склонна к обжорству», — сказала я довольно-таки грубо.
«Ну, пожалуй, не совсем так, но…» — и он соскользнул в безмолвное согласие. У меня возникло ощущение, что социализм для него — нечто вроде монастырской кельи, чего-то, что она не может прибрать к рукам или проглотить.
Он, видимо, проникся ко мне симпатией. Боже мой, он так одинок! Пытается втянуть меня в сбор средств для помощи румынским детям, что дает мне зацепку, а к тому же достойное и не эгоистическое занятие. Тем не менее, думаю, что теперь на очереди он: интимное празднование в честь сбора средств, пока миссис Г. электронно обрабатывает шестисотую страницу. Его взгляд, я заметила, не все время устремлен в филантропические дали. Ему нравится мой костюм, сказал он. Подразумевая, что ему нравятся мои ноги.