Но — если быть с тобой честной до конца — главным образом я прикидывала, каким способом устроить, чтобы он рассказал мне, как он занимается любовью с женщиной Нининого сложения.
(Будь она твоей немкой, то они могли бы поиграть в мяч на кровати.) Что делает мужчина, получив в свое распоряжение весь этот балласт?
Сверху — утонет, снизу — задохнется.
Утром — это было позавчера — я облеклась в мою профессионально джейнисную сбрую и отправилась делать эскизы. Не на машине. Просто пошла пешком вдоль реки; солнечный теплый день, я в джинсах и рубашке, на плече сумка с альбомом, складным табуретом и прочими принадлежностями; солнце в волосах, чувствую себя удивительно молодой, будто я опять стала студент-: кой. Иногда останавливалась и зарисовывала очередного лебедя, а по берегам ивы и даже иногда корова-другая. Потом я вдруг подумала: ерунда какая-то. Я же не Тернер, и век не XIX; никто не захочет посмотреть на „Стратфордский альбом Джейнис Блейкмор“ в галерее Тейт; и на какого черта существуют фотоаппараты? Важно же не то; чтобы я ломалась под Рескина на натуре, важно то, что я сотворю из этого у себя в студии. А потому я убрала в сумку альбом и прочее и на» щелкала всего, что может, на мой взгляд, оказаться полезным. И было это, естественно, совсем другое — никаких коров, лебедей и ив, но формы старинных столбов, узоры на воде, древесная кора, отпечатки подошв в грязи и так далее. Мне пришлось вернуться в город поесть и купить еще пленки. Так что Тернер превратился в Картье-Брессона.
Я думала о моих нефтяных магнатах и о том, чего, собственно, им от меня нужно. Логично ли предположить, что они в жизни ни единого шекспировского слова не прочли, а потому я могу творить, что захочу, лишь бы это смахивало на Старую Веселую Англию? Или они принадлежат к той жуткой породе американских миллионеров, которые словно бы на обочине подобрали время, чтобы получить в Гарварде степень доктора филологических наук, и видели все постановки «Кориолана» со времен войны, за исключением прошлогодней московской? В таком случае увитый розами коттедж Энн Хатуэй и река Эйвон с уточками на закате их никак не устроит. Я решила вечером проконсультироваться с Биллом.
Но никакого Билла. Вернулась я в отель в час коктейлей — плечи и спина ноют, волосы всклокочены, джинсы заляпаны грязью, ноги в пузырях; и — нет, он не зарегистрировался, сказал портье, но, может быть, передать ему что-нибудь от меня, когда приедет? Портье был тот же самый, у кого я наводила справки накануне, и смотрел многозначительным взглядом, будто давая понять, что отель «Фальстаф» — это научное учреждение, ведущее исследование тайных свиданий, и я — пятнадцатая любовница, которую надули за эту неделю. Я отказалась от билета на «Вольпоне» и долго лежала в ванне, испытывая тупое отчаяние.