«Навела на свою дочь Кураева, – мысленно продолжила я. – Наверное, и Пинкертон это понимает, но хочет успокоить свою Люсеньку. Странные у них отношения – взрослые люди, а конспирируются как подростки. Впрочем, какое мне дело до их личных отношений? Гораздо важнее знать, что же на самом деле произошло с Розой Кураевой. Кажется, смерть этой бедняжки и стала причиной всей последующей череды событий – от мнимого утопления Сонечки в Чувилихе до ее недавнего исчезновения из Тарасова».
– Ничего не могу сказать по этому поводу. Причиной инфаркта могло быть все, что угодно.
– Люся, ты, главное, не расстраивайся. Не нагнетай обстановку. Все рано или поздно выяснится. Ой, засиделся я тут у вас, домой пора. Танечка, пойдемте, я вас провожу. Не против такого старого кавалера?
– Не против.
Откровенно говоря, я надеялась, что по дороге домой бывший опер расскажет мне новые подробности о событиях трехлетней давности, о которых он умолчал при Людмиле Степановне, щадя ее нервы. Увы, я ошиблась. Юрий Борисович, как и в автобусе, стал трындеть о недавно родившемся внуке. Мне эта тема была по барабану, поэтому я молчала, углубившись в свои размышления. До гостиницы мы все же дошли вместе, а потом, прощаясь, Пинкертон показал мне дом, в котором он жил. В его глазах засверкали смешливые огоньки, и я задала себе вопрос: «Неужели этот старый хрыч начал так грубо клеить меня?» Я сделала вид, что ничего не поняла, и открыла дверь гостиницы.