— Ну что, — сказал Мустафа. — Теперь расходимся.
— На стенках писать больше не будем? — спросил я.
— Нет, — ответил Мустафа. — Опять дождь пойдет, промокнем. Краска и кисти сегодня ночью остаются у тебя, Хасан. Ладно?
Они оба уйдут к себе домой, в Нижний квартал, а я вернусь и поднимусь на холм. 12 000: 3 = 4 000 лир. И еще тетрадь и пластинка Нильгюн.
— Что случилось? — спросил Мустафа. — Ты чего молчишь? Ну все, расходимся. — Потом он сделал вид, будто о чем-то вспомнил. — А, — сказал он. — Вот тебе, Хасан, сигареты и спички, покури.
Я не собирался брать, но он так на меня посмотрел, что пришлось взять.
— Спасибо сказать не хочешь? — спросил он.
— Спасибо.
Они развернулись и ушли. Я посмотрел им вслед — на четыре тысячи лир можно много чего купить! Они прошли мимо освещенной витрины пекарни и скрылись в темноте. А потом я внезапно крикнул:
— Мустафа! — и услышал, как их шаги тут же затихли.
— Что случилось? — отозвался он.
Я немного постоял, а потом подбежал к ним.
— Мустафа, можно я возьму эту тетрадь и пластинку? — спросил я, переводя дыхание.
— Что ты собираешься делать? — спросил Сердар. — Что, в самом деле назад их понесешь?
— Мне больше ничего не надо, — ответил я. — Отдайте их мне, и достаточно.
— Отдай ему, — сказал Мустафа.
Сердар отдал и тетрадь, и пластинку.
— У тебя не все дома? — спросил он.
— Замолчи! — велел ему Мустафа. А потом добавил: — Послушай, Хасан. Только не пойми неправильно — мы решили потратить эти двенадцать тысяч лир на необходимые сейчас общие расходы. Нам самим достанется очень мало. Если хочешь, возьми пятьсот лир, которые по праву принадлежат тебе.
— Нет, — сказал я. — Пусть все достанется союзу и будет потрачено на борьбу с врагами. Я себе ничего не хочу.
— Но пластинку-то ты берешь! — крикнул на меня Сердар.
Тогда я растерялся, взял причитавшиеся мне пятьсот лир и положил в карман.
— Хорошо! — сказал Сердар. — Теперь твоей доли в этих двенадцати тысячах нет. Ну, и надеемся, ты никому не скажешь!
— Не скажет! — убежденно сказал Мустафа. — Он не такой дурак, как ты думаешь. Он хитрый, но виду не подает. Смотри, как он вернулся, чтобы получить своё.
— Ах ты, пройдоха! — сказал Сердар.
— Ну да ладно, — произнес Мустафа, они повернулись и ушли.
Я некоторое время смотрел им вслед и слушал, о чем они говорят. Может быть, они смеются надо мной. Я посмотрел еще немного, потом закурил сигарету и пошел вверх на холм, в руках банка краски, кисти, тетрадь и пластинка. Завтра утром пойду на пляж. Если Мустафа придет — то увидит, не придет — то не увидит, и тогда я скажу ему вечером: «Я приходил утром наблюдать за девушкой, а ты нет!», и он поймет, что я научился дисциплине. Черт бы их всех побрал!