Запихнув в рот последний кусок арбуза, я встал из-за стола.
— Куда это он, не доев? — осведомилась Бабушка.
— Не беспокойтесь, Бабушка, — ответила Нильгюн. — Метин уже поел.
— Бери машину, если хочешь, — предложил Фарук.
— Если понадобится, приду возьму, — сказал я.
— Ты же сказал, что мой ободранный «анадол» смотрится тут не очень!
Нильгюн расхохоталась. Я не ответил ничего. Поднялся наверх, взял ключ, туго набитый кошелек, придававший мне чувство превосходства и уверенности, так как в нем было четырнадцать тысяч лир, которые я заработал за месяц, в жару, еще раз почистил свои любимые американские мокасины и, перекинув через плечо зеленый свитер, привезенный дядей в подарок из Лондона, — вручая его, он очень долго рассказывал, как его покупал, — спустился вниз. Выходя через кухонную дверь, я встретил Реджепа.
— Куда собрался молодой господин, не доев баклажаны?
— Я все съел и даже арбуза поел.
— Ну слава богу!
Я шел к калитке и все еще слышал смех Нильгюн и Фарука. Вот так они и проведут весь вечер. Она начнет подкалывать его, потому что смеется надо всем, а он через некоторое время тоже найдет что-нибудь смешное и будет подкалывать ее, и так они проведут много часов под бледным светом лампы, рассуждая о том, что весь мир, кроме них, — несправедлив, глуп и вздорен, при этом забыв о своей собственной глупости и вздорности. К этому времени Фарук допьет маленькую бутылку ракы и, возможно, начнет рассказывать Нильгюн, если та еще не уснула, о своей бывшей жене, которая его бросила; и, вернувшись сегодня под утро, я, наверное, опять найду Фарука спящим за столом и с удивлением спрошу себя: как этот человек может посмеиваться надо мной всегда, когда дает мне машину? Раз ты такой умный и сообразительный, чего ж тогда от тебя сбежала твоя красивая, рассудительная жена? Они сейчас сидят на участке земли, который можно продать, как минимум, за пять миллионов, но едят из тарелок с отколотыми краями, вилки и ножи — разные, а вместо солонки — старая бутылочка из-под лекарства, крышку которой карлик продырявил ржавым гвоздем, и молча, терпеливо наблюдают, как ест, разливая все вокруг себя, несчастная, девяностолетняя Бабушка. Я долго брел по улице и дошел до дома Джейлян. Ее родители смотрели телевизор, как и другие не очень образованные богачи, а впрочем, как и все несчастные бедняки, у которых нет других развлечений. Тупицы-богачи не умеют развлекаться! Я спустился к берегу, все уже пришли, не было только садовника, целый день поливавшего сад, словно его приковали наручниками к шлангу. Я сел и начал слушать разговоры: