– Ну почему обязательно империей? – возразила Амалия. – Некоторые, к примеру, считают, что ею должен править король, а не император.
Люсьен скривился так, словно его только что заставили проглотить натощак дюжину лимонов, политых уксусом.
– Умоляю вас, мадам! Я понимаю, принц Луи сумел произвести на вас впечатление, но… Посмотрим правде в глаза! Монархия во Франции изжила себя, более того – она себя дискредитировала. Когда вы произносите «Наполеон», то, хотите вы того или нет, перед вашими глазами возникает образ чего-то могущественного, величественного, грандиозного! А теперь вспомните наших последних королей. Старый брюзга Людовик XVIII, ограниченный Карл X, Луи Филипп… Скажите, чем прославился Луи Филипп? Абсолютно ничем! А ведь он, я готов признать, был куда лучше предыдущих королей, своих кузенов. Все они оставили после себя бесславие, и только после Бонапартов осталась их слава. А слава, госпожа баронесса, такой фундамент, на котором можно выстроить все что угодно!
– Насколько мне известно, – заметила Амалия, – слава осталась лишь после одного Бонапарта, а что до его племянника-императора, то не зря же господин Гюго назвал его Наполеоном Маленьким. Недостаточно иметь славное имя, месье Марсильяк, – надо его и оправдывать.
Люсьен сокрушенно умолк и покачал головой:
– Право же, дорогая мадам, вы меня поражаете! Вы – подданная царя, который правит, как хочет, в стране, где даже нет парламента… и вдруг такие взгляды! Уж не являетесь ли вы тайной республиканкой?
– О, нет, – возразила Амалия с улыбкой. – Просто я являюсь явной сторонницей здравого смысла. – И она спросила, чтобы переменить тему: – Кстати, как поживает ваша кузина, герцогиня де Лотреамон?
– Как, вы разве не слышали? – поразился Люсьен. – Она овдовела. Ее муж скончался на днях. Бедняжка так опечалена!
– В самом деле? – равнодушно заметила Амалия. – А мне кажется, черный ей весьма к лицу.
Люсьен расхохотался:
– Вы неподражаемы, баронесса, честное слово! Но я и так уже, должно быть, задержал вас. Мое почтение, мадам, и вам, месье! До свидания!
– Это журналист? – спросил Ален, когда Марсильяк уехал. – А я-то все гадал, отчего журналистов так не любят. Он не утомил вас?
– Он? – ответила Амалия, улыбаясь своим мыслям. – О нет! Хотя он и в самом деле говорлив сверх меры.
Они двинулись дальше. Ален умолк, и Амалия поймала себя на том, что ей тоже не хочется ни о чем говорить. Воздух был пронизан солнцем. По мостовой прыгали воробьи, важно курлыча, ходили сизые голуби, и головы их при ходьбе двигались вперед-назад, вперед-назад. В кустах сидел кот. Прижав уши и шевеля кончиком хвоста, он мерцающими глазами смотрел на толстых сизых птиц. Проходя мимо, Амалия пригрозила ему пальцем.