– В трех верстах от Лепехина, неподалеку от пересох– шего ручья. Семеновна мне примерно описала место со слов своего мужа... Жалко дурака.
– Да уж. Если он и вправду прохожего убил, так ведь ему светит каторга, – вздохнул Былинкин, поправляя цветок в петлице.
Я ничего не ответил и поднялся в двуколку.
* * *
В высокой траве стрекочут кузнечики. Одинокая желтая бабочка кружит над лугом, садится, снова кружит... Жужжат шмели, ползут хлопотливые муравьи...
– Это он? – скорее утвердительно, чем вопросительно говорит доктор.
Ему достаточно одного взгляда на мое лицо, чтобы все понять.
– Он, – отвечаю я.
Да-да, тот, что был лже-Петровским, тот, что был лже-Леманном, лежал у моих ног. Лошадь Онофриева примяла труп копытами, но не настолько, чтобы я не смог опознать пропавшего пассажира, выпавшего из поезда Москва – Петербург и имеющего какое-то отношение к украденным у неизвестного мне ученого чертежам.
Кто же он такой, погибший мужчина?
Преодолев себя (труп уже начал разлагаться и источал характерный сладковатый запах), я прикрыл нос платком и быстро ощупал карманы убитого.
Ничего. Ни платка, ни зубочисток, ни записочки от Китти, ни кольца на мизинце. Даже программка цирка – и та исчезла.
Я отошел в сторону и вытир руку платком.
– Темное дело? – понимающе говорит доктор. – Я так и думал.
Зато теперь у меня есть законный предлог явиться к баронессе Корф. Честное слово, нам есть о чем поговорить.
Будь я беллетристом, то непременно бы описал вызывающий вздохи зависти наряд невесты, слезы восторга на глазах родителей, красочную толпу в церкви, счастливого жениха и торжественный обряд, соединяющий молодую чету. Однако, когда я, запыхавшись, влетел в церковь, она была уже пуста, и только отец Степан гасил последние свечи. Он-то и обратил на меня укоризненный взгляд.
– Извините, ради бога, служба, – проговорил я, немного отдышавшись. – Вы не скажете мне, где я могу найти баронессу Корф?
Священник ответил, что баронесса, равно как и другие гости, уже вовсю празднуют в имении. И слегка поморщился.
– Суетные люди, – негромко проговорил он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Илья Ефимыч приходил с утра, хотел могиле сына поклониться, а господин лошадиный учитель его взашей вытолкал. – Отец Степан помолчал. – Нехорошо это, Аполлинарий Евграфович. Они, конечно, здесь новые господа и всякое такое, но все равно – нехорошо.
– С каких пор Головинский здесь господин? – спросил я. – Усадьба-то принадлежит Веневитиновым, разве нет?
– Ну мало ли что кому принадлежит, – довольно туманно ответил священник.