– Прошу, – сказал Франсуа, впуская Амелию.
И, поймав выразительный взгляд генерала, кашлянул, отдал честь, сделал оборот вокруг себя и улетучился в дверь.
«Нет, все-таки надо было начать с подруги», – смутно помыслил Луи, поймав взгляд Амелии. Этот взгляд прямо-таки источал холодное отчуждение; и то, что он был генералом республиканской армии, как и то, что жизнь и смерть ее друзей были в его власти, ничего не меняло. Она по-прежнему оставалась принцессой из зарейнской страны, а он по-прежнему был для нее никем; и когда он осознал, что это положение вещей может длиться вечно, он растерялся.
– Надеюсь, я не опоздала, – сказала она ровным голосом.
Он взял ее за руку: ее пальцы были холодными как лед, хотя ночь была теплой. И все-таки он не отпускал их, смутно надеясь, что они хоть чуть-чуть потеплеют от его прикосновения.
– Вы говорили с моей служанкой, – продолжала Амелия, и он видел, как в полутьме блестят ее глаза. – Надеюсь, я правильно поняла ваши условия.
– Почему ты не можешь говорить мне «ты»? – сердито спросил он.
– Почему вы не можете говорить мне «вы»? – парировала она.
Сейчас он был готов сделать все, что она бы попросила; но если бы он согласился, это бы еще больше отдалило их друг от друга.
– Чего вы хотите? – спросила Амелия. – Если денег, у меня есть драгоценности, но немного. – Она вытащила из кармана платок, в котором тускло поблескивали ожерелье с зелеными камнями и такое же кольцо – то самое, которое когда-то пытался отнять у нее грабитель, – и положила их на стол.
Это было уже слишком. Кровь бросилась ему в лицо.
– За кого ты меня принимаешь? – выпалил он.
– А за кого я должна вас принимать? – ответила она, смело глядя ему в лицо.
Что бы он ни делал, она неизменно вкладывала в его поступки самый дурной смысл; и от этого впору было впасть в отчаяние. Все же он попытался хоть как-то исправить положение.
– Мне ничего не нужно, – проговорил он неловко. – Кроме тебя.
Он поцеловал ее руку, другую, волосы, висок, под тонкой кожей которого билась голубая жилка. Амелия молча отвернулась, не отвечая. На ее лице была написана скука. Он стал перед ней на колени, прижался лицом к ее платью. Бесполезно: ее руки по-прежнему были холодны как лед.
– Я бы так хотел, чтобы ты полюбила меня, – умоляюще прошептал он. – Хоть немного.
– Нельзя заставить другого полюбить себя, – отозвалась она.
– Даже если я люблю тебя? – спросил он.
Амелия ничего не ответила. Это была мука; он мучил себя, мучил ее, и ведь в конце концов она была совершенно права. Он поднялся с колен и поглядел на нее, пытаясь уловить в ее лице хоть какое-то движение. Но она оставалась безучастной; он по-прежнему ничего для нее не значил. Чувствуя себя глубоко оскорбленным, он отошел к окну.