– И почему это меня не касается, позвольте спросить? – осведомилась Тереза, и ее глаза сузились.
Ссора была готова вот-вот разразиться, но, к счастью, в дверях показался маркиз. Вид у него был слегка озадаченный.
– Скажите, Анриетта, – обратился он к племяннице, – шевалье еще не уехал?
– Нет, дядя. Он с Реми на конюшне, они осматривают лошадь. Кажется, она захромала.
– Я могу сходить за ним, – вызвалась Амелия.
– Если это вас не затруднит, – сказал маркиз.
Амелия сходила на конюшню и передала Арману, что маркиз хотел бы с ним поговорить.
– Вы будете писать ответ? – неожиданно спросил Арман, когда они поднимались по лестнице. – Я мог бы отвезти его Оливье.
Амелии было нечего ответить, и по своему обыкновению она промолчала. Письмо, которое она получила, было пространной и вполне искренней хвалой ее доброте и красоте. Оливье благодарил ее за то, что она спасла ему жизнь, и объявлял, что если он когда-либо женится, то только на ней одной. Тем не менее, поскольку они еще плохо знают друг друга, он предлагает подождать хотя бы до следующего года, чтобы понять, подходят ли они друг другу. Потому что он, Оливье, хотел бы составить счастье ее жизни, но ни за что не желал бы стать ее несчастьем.
– Но вы не уедете домой? – с непривычной для него мольбой спросил Арман, заглядывая ей в глаза. Он тотчас же сообразил, что выдал себя с головой, и поправился: – Оливье не переживет этого! Он был так расстроен, когда узнал, что вы догадались о том, что я писал письма вместо него… – Амелия молчала, и он решил, что может вставить еще слово в свою защиту. – Это все из-за того, что Оливье совсем не умеет писать письма. Он боялся показаться смешным, он сам мне говорил…
Амелия неожиданно остановилась, и даже в полутемном коридоре он увидел, как сверкнули ее глаза.
– Почему вы все время лжете? – с отвращением спросила она.
И он опять растерялся – это он-то, Арман де Бельфор, волокита, который был уверен, что знает женщин как свои пять пальцев и что ни одна из них никогда его не удивит. И он, человек, который разбил десятки сердец, с беспокойством подумал: «Что это со мной, неужели я влюблен?»
Это было бы совсем плохо. Он не признавал той любви, о которой романисты написали тысячи томов; любовь как чувство – не как физическое влечение – тяготила его, он находил ее смешной, а зависимость от женщины – унизительной для себя, глупой и нелепой. Он не хотел ни от кого зависеть. Он ревниво оберегал свою свободу – на которую, надо сказать, покушались достаточно часто, потому что он был молод, хорош собой, знатен, богат. И вот нате вам, когда он все познал, все изведал, пришла какая-то дама, с зелеными глазами и в светлом платье, довольно заурядном, надо сказать, и причесана очень просто, и вообще она слишком бледная, но сердце у него бьется чаще, когда он чувствует возле себя аромат ее духов. Он услышал свое имя – и поднял глаза.