– Ты был мальчиком. Это твоя мать не защитила его, – Пруденс подошла к нему и опустилась на колени возле стула, на котором он сидел. – Почему ты не рассказал мне этого раньше, когда я расспрашивала тебя?
– Как я мог? – Он резко выпрямился на стуле и провел ладонями по лицу. – Бога ради, Пруденс, ты так невинна. Я просто не мог рассказать тебе такую гнусность.
Она положила руку на его колено.
– Но ты говоришь это сейчас.
Он взглянул на нее, и в его глазах загорелся гнев.
– Не для того, чтобы сыграть на твоей жалости, если ты так решила. – Он оттолкнул ее руку, встал и отошел. – Слава Богу, я еще не пал так низко.
– Я и не думала, что ты рассказал мне это, чтобы вызвать жалость, – сказала она, поднялась и направилась к нему. Когда Рис остановился возле камина, она тоже остановилась. – Я просто хочу знать, почему ты захотел рассказать мне обо всем этом. Тебе не обязательно было делать это.
– Я никогда не сказал ни одному человеку, почему Томас покончил жизнь самоубийством. Слухи ходили несколько лет, но правды не знал никто. Никто не знал, что Ивлин был таким гнусным ублюдком. Никто, кроме моей матери, и она до сих пор отрицает это, не признается даже себе самой. Я доверяю тебе, Пруденс, самый ужасный секрет в своей жизни и надеюсь, что ты сможешь доверять мне. Ты сказала, что у тебя такое чувство, словно ты не знаешь меня. Что у тебя нет оснований доверять мне. И ты была права. Мужчина и женщина, которые собираются пожениться, должны доверять друг другу. Не то чтобы принимать все на веру, – поспешил добавить он. – Я не уверен, что ты скажешь мне «да». Но я надеюсь на это.
Пруденс посмотрела на него и поняла, что поверила. Поверила каждому слову. Она знала – будут такие, кто подумает, что она снова дает себя обмануть, но ее это не трогало. Она любила его. Всегда, с первого мига, когда увидела его. И продолжала любить, несмотря на все его грехи.
– Я не товар на этой ярмарке, – продолжил он, потому что она по-прежнему молчала. – У тебя большой выбор, а у меня нет ничего, абсолютно ничего, что я мог бы предложить тебе. Когда завтра утром выйдет эта газета, кредиторы немедленно потребуют возврата ссуд и заберут все, что у меня есть, а это немного, уверяю тебя. Они обдерут Уинтер-Парк, единственное имение, в котором еще осталось, что-то ценное. Они заберут все земли – кроме замка Сент-Сайрес, конечно. Они не смогут забрать его, потому что это неотчуждаемая собственность. Что хорошо – они не могут отнять титул. Я герцог, обладатель собственного замка.
Пруденс опустила голову, у нее был такой вид, словно она еще не приняла решение.