Перечитав письмо, я добавил постскриптум:
«Мне кажется, я слишком долго держал тебя в неведении относительно моих дел, потому что сообщение о моей женитьбе – это, конечно, слишком мало. Но когда я прибыл в Спэниш-Таун, приступ лихорадки уложил меня в постель на две недели. Ничего серьезного, но я чувствовал себя довольно скверно. Я остановился у Фрейзеров – это друзья Мейсонов. Мистер Фрейзер – судья в отставке, и он усиленно потчевал меня историями о судебных делах. В таких обстоятельствах я не мог думать и писать достаточно связно. В этом прохладном и отдаленном уголке, который называется Гранбуа – что-то вроде «Большой лес», я чувствую себя заметно лучше и надеюсь, что мое следующее письмо будет более обстоятельным и содержательным».
Прохладный, отдаленный уголок. Интересно, как они отсюда посылают письма? Я сложил исписанный мною листок и сунул его в ящик письменного стола.
Что же касается моих сумбурных впечатлений, то они так и не будут занесены на бумагу. В моем сознании есть пустоты, которые вряд ли можно заполнить.
Все вокруг было очень странным и очень ярким, но для меня это не значило ровным счетом ничего. В том числе и она, девушка, на которой я должен был жениться. Когда мы наконец встретились, я поклонился, улыбнулся, поцеловал ей руку, станцевал с ней. Я играл роль, которую должен был сыграть. Она не имела ко мне никакого отношения. Все мои поступки были тщательно продуманы заранее, и иногда я задавался вопросом: а вдруг это заметно со стороны? Я прислушивался к своему собственному голосу и восхищался им: я говорил спокойно, корректно, но совершенно без эмоций. Все это так. Но тем не менее я сыграл свою роль безупречно. Если мне и случалось видеть выражение удивления или любопытства, то разве что на черном лице – вовсе не на белом.
Я плохо помнил саму брачную церемонию. Мраморные доски на стенах, увековечившие добродетели последнего поколения плантаторов. Все они были великодушными, щедрыми. Все они были рабовладельцами. Все ныне покоятся с миром. Когда мы вышли из церкви, я взял свою жену за руку. Ее ладонь была холодна как лед, несмотря на то что солнце палило немилосердно.
Затем я помню, как сидел за столом в переполненной комнате. Веера и опахала из пальмовых листьев. Ватага слуг. Головные платки женщин – в красную и желтую полоску. Темные лица мужчин. Крепкий пунш, тонкий букет шампанского. Помню, что молодая супруга была вся в белом, но вот как она выглядела, этого память не сохранила. В соседней комнате – женщины в черном. Кузина Джулия, кузина Ада, тетя Лина. Полные и худые, мне они казались все на одно лицо. Золотые сережки в специально проколотых для этого ушах. На запястьях позвякивают серебряные браслеты. Я сказал кому-то: